Не успела я поставить ногу на первую ступеньку — раздался писк. Теперь он не показался мне мерзким, как раньше, он зазвучал в моём одуревшем воображении настоящими рождественскими колокольчиками. Праздничными бубенцами. И дверь распахнулась, как по волшебству, вселяя в меня надежду, веру в чудеса, как в детстве. И я стала подниматься по лепесткам, как по праздничному конфетти. Шаг. Два. Три. Четыре…
И вложила свою белую дрожащую ладонь в большую и теплую. И разукрашенная чернилами рука затянула меня в свой волшебный мир, в зелёный, как райский сад, подъезд. И тёмная Балтика утопила меня в своих морских глубинах, а я задыхалась, не веря, захлёбывалась без кислорода, приближаясь к заветным губам.
Мы не произнесли ни слова.
Мы растворились друг в друге на бесконечное количество лет, веков, тысячелетий. Мы разорвали понятие времени, вышли за его рамки. Сколько прошло? Не важно! Сверху щёлкнула дверь, но мне было всё равно. Я прижималась к горячей груди, обвивала шею нежно, и ласточку, и розы, и запускала кончики пальцев в русое поле волос. Я дышала, я наконец-то ожила, я пережила этот страшный сон, я перелетела к нему через чёрную пропасть времени. Через одиночество. И он поймал. Я с трудом верила, что ОН настоящий. Я уже не доверяла своим пальцам, своим губам и глазам. Но Матвей обнимал крепко. Очень крепко. Он живой! Он тут! — ликовала я, чуть не плача.
Он поднял меня на руки, и я заскользила по воздуху:
— Куда…? — только и выдохнула между поцелуями.
— Ко мне, — ответил, перенося через порог.
Дверь прикрылась и заглушила топот соседских ног. Мы оказались в безопасности. Запахло свежесваренным кофе и корицей. Заиграла тихая музыка. Так по-новогоднему. Мой праздник продолжался. Матвей осторожно спустил меня и я, наконец, очнулась. Огляделась кругом, пока он стягивал с меня пальто, сумку, но не успела ничего сказать — снова оказалась на руках. Он целовал, а я плыла дальше — из крохотной коричневой прихожки в светлую проходную кухню с высоким окном и уютной мелкой плиточкой на стенах, и ещё дальше — в спальню, на белые простыни. Я погрузилась в них и взволнованно наблюдала, как Матвей стягивает с меня сапоги и отбрасывает их на пол, как заслоняет потолок своим силуэтом. Мы были одни.
Он задрал приличную юбку, подтянул меня к себе и приблизился так, что я почувствовала его горячую грудь через толстую вязаную кофту. Стало жарко, как у камина… и его дыхание зашептало в шею, поднимая волоски на коже:
— Тысяча двадцать два…
— … а? — не соображала я, ощущая его внизу. Его вес, его напор.
— Тысяча двадцать два поцелуя, Даш… я чуть не свихнулся без тебя…
— Я тоже… — умирала я от жажды.
— Пятьдесят один день… — поднимался он к губам, — и тысяча двадцать два поцелуя… и это без процентов… с процентами до конца жизни не расплатишься…
— Это угроза? — прыснула я счастливо.
— Это предложение, — Матвей слегка отодвинулся, чтобы видеть мои глаза. Он тоже улыбался.
— Сложно не согласиться, когда ты сверху, — подколола я. Ему понравилось. Очень. Мне тоже.
— И бита у тебя с собой, да?.. — подлила я масла в огонь пошляцким шёпотом.
В глазах Матвея полыхнуло:
— Хочешь убедиться?..
— Хочу… вдруг, я не буду слушаться… — Я не знала, что несла, не контролировала слова. Как будто и не было этой страшной разлуки. Как будто мы расстались только вчера.
Он хищно облизнулся:
— Ты? Не слушаться? Да не может быть… — улыбались серые глаза. — Непослушная… и моя… м-м… ты не поверишь, как давно я мечтал тебя завалить… — признался он, ни с того ни с сего, — схватить, прямо с улицы, такую холодненькую, затащить к себе… в постель… и отогреть как следует… — дышал он вперемешку с поцелуями. Какой пошляк! — горела я под ним. Воображение охотно нарисовало мне эти фантазии. Матвей решил не останавливаться и показать, что не шутит, — перехватил мои запястья в одну руку и растянул на кровати, как охотник растягивает добычу, а второй рукой вдоволь насладился моей беззащитностью. — Какая ты вкусная… как я скучал… — шептал он между делом, а я уже не соображала — с губ слетали самые неприличные вздохи, но он глушил их поцелуями. Добыча была готова.
— Съесть бы тебя, Даш… не дразни, сорвусь… не представляешь, как сложно терпеть…
Это я как раз представляла, я не представляла, как бы мы отлипли друг от друга, если бы из прихожей не зазвонил мой телефон.
— Чёрт! — я вспомнила, что куда-то шла, — экзамен!
— Экзамен?! — удивился Матвей, выпуская.
— Ага, сколько сейчас? — поискала я на стенах часы.
Хозяин дотянулся до своего:
— Тебе к половине?
— Ага, — я тоже заглянула в экран, — блин, как не хочу… может «заболеть»? Всё равно не успею добежать… — трусливо рассудила я, кусая губы. Но Матвей уже поднимал с пола сапоги.
— Шутишь? Я подкину, идём скорей, — он глубоко вдохнул и долго-долго с шумом выдыхал, успокаивая пыл. Пошёл на кухню: — водичку будешь? Держи, — подал мне холодный стакан. Выпил и сам. Я утолила жажду и поглядела на него с восхищением — сколько контроля в этом теле! В этой голове!
Матвей заметил: