Опасный выбор

— Матвей… — я заулыбалась, представив на миг, заглянув краешком глаза в нашу с ним жизнь, в маленькой квартире с кофейным ароматом, с утренними обнимашками в белой постельке, с его широкими плечами у плиты и моими чертежами на полу, со вторым шкафом, в котором будут все цвета, кроме чёрного, и с нашими бесстыжими отражениями в простеньком зеркале ванной комнаты. Я заглянула и взволнованно прикрыла страничку:

— … а родители…

Одного тихого слова было достаточно, чтобы на нашу «страничку» упала толстенная защитная обложка в классическом кожаном переплёте. Родители. Что они скажут?

— Это так быстро… они не поймут…

— Меня не поймут?

— … и тебя и мой неожиданный «съезд»…

— Не узнаем, пока не спросим.

— Они очень консервативны, Матвей, — волновалась я, пытаясь ему всё-всё объяснить и не обидеть, — ты не представляешь, насколько. Они подумают, что я свихнулась, если заикнусь о переезде к тебе. Они увидят твои татуировки, серьги, машину… да они же знают тебя… весь двор знает… — я поискала выражения, но не нашла, — они просто запрут меня, скажут, что меня переклинило, что я поступаю легкомысленно, назло им, и всё это такой запоздалый подростковый бунт…

— Легкомысленно? — уточнил Матвей, вытаскивая наши руки на свободу. — А так?..

Я изумлённо глядела, как он берёт мои пальцы и осторожно надевает на безымянный тоненькое золотое колечко. Когда его ресницы поднялись, и наши глаза встретились снова, я прочитала вызов. А так слабо? — спрашивали мои Балтийские туманы.

— Матвей… — шепнула я чуть слышно. Сердце побежало в пятки и в ушах зашумело, похлеще моря. Стало жарко и холодно одновременно. — Это так быстро… Матвей…

— Даш, я знаю тебя несколько лет, и ты меня знаешь, — возразил он серьёзно. — Если родители хотят «по классике», я готов. Хочу только тебя. Без тебя не жилец. Пробовал. Я столько раз об этом думал. Хочу просыпаться с тобой, хочу засыпать вместе, хочу варить тебе кофе и слышать твой смех. Хочу тебя круглые сутки, Даш. Слово за тобой.

— И я хочу только тебя, — выдохнула я вместе с паром, не думая, самое сокровенное, и сама себя испугалась. И обрадовалась. Потому что выложила чистую правду — я не представляла свою жизнь без Матвея. Я без моей половинки тоже не жилец на этом Свете.

Сказала и тут же почувствовала его кофейные губы.

Минут пять мы стояли в обнимку прямо посреди улицы и горячо целовались и переглядывались на одном, только нам понятном языке, собирая на головы и плечи толпы снежинок, растворяясь друг в друге и празднуя взаимное признание. Самое главное было озвучено. Остальное пусть ждёт. Весь мир пусть ждёт. Нас бы наверное так и занесло целиком, и мы стали бы отличными снеговиками, и особо чувствительные туристы с радостью бы фоткались на нашем фоне, если бы Матвею не позвонили. Он недовольно покопошился в кармане, ответил коротко и затащил меня под козырёк витрины, чтобы волосы не мокли:

— Не замёрзла? — улыбался, отряхивая нас.

— Нет… Матвей, погоди… — я собралась с мыслями. — Нельзя так сразу их пугать.

— Кого? Родителей?

— Ага.

— Хорошо, давай не сразу. Как скажешь. Будем пугать их постепенно. Я подожду сколько нужно, Даш, — уверил он и по-хозяйски натянул мне капюшон. А я всё глядела и глядела на колечко, как под гипнозом. И думала: как же я признаюсь им?

— Не нравится? — понял Матвей по-своему. — Не хотел ничего вульгарного… — пояснил он, снова беря меня за руку, — не на твои пальчики…

— Нет, очень. Это лучше всего… мне очень-очень нравится, Матвей… правда… дело не в этом.

— А в чём?

— Как я объясню его…

— М-м, ясно. Не переживай, снимай, если нужно. Я не обижусь, — усмехнулся он, отворачиваясь. И я чувствовала, что он снова что-то убивает в себе. И продолжала оправдываться, как дура:

— Столько вопросов будет. И в универе и дома. По любому заметят.

— Угу. А если вот так? — Матвей снял кольцо и взялся за левую руку, но я не дала.

— Нет, — снова протянула правую, и поглядела на него с горящими от стыда щеками. — Не сегодня. Сегодня я только твоя. Прости пожалуйста. Я всё порчу своими страхами… мне так стыдно. Стыдно перед тобой, что я такая… — просила я прощения и удивлялась, куда делась моя знаменитая «гордость»?! Так легко признавать перед Матвеем свои ошибки и слабости. Ни разу не извинялась перед мамой, перед папой, сестрой… язык не поворачивался, как-то само собой рассасывалось, оставляя горькое послевкусие, а перед ним — как на духу. Как странно, — думала я.

Но теперь, когда я озвучила Матвею сомнения насчёт родителей, всё начало обретать чёткость. Я понимала, что не права. Понимала, что проблема не в нём, а в стереотипах, которые бытуют в моей семье и крепко-накрепко сидят в головах родителей. А главное — в моём страхе «перестать быть для них хорошей дочерью», в страхе разочаровать их.

— Я такая трусиха… — выдохнула я с отчаянием, обмыслив это.

— Ты МОЯ трусиха, Даш, — Матвей притянул меня. — Не переживай. Что-нибудь придумаем. Предлагаю пока забить на родню и насладиться вечером, м-м?

И мы слегка «подзабили».