Опасный замок (сборник)

– Да, без сомнения, это правда. И теперь, когда я вникаю глубже в дело, я вижу, что в словах его нет ничего основательного. Молодой человек, необходимо, чтобы вы мне сказали имя и фамилию вашего отца.

– Это невозможно, потому что я сам этого не знаю.

– Вы не знаете имени ваших родителей, молодой человек? – воскликнул судья, – в таком случае я должен заключить вас в тюрьму как бродягу.

Я постарался объяснить ему происшествие, случившееся на шотландском берегу Солвея, назвал то обстоятельство, в силу которого я очутился в настоящем положении, и просил возвратить мне свободу.

– Удивительно! – сказал судья. – И это вся благодарность, какой вы платите сквайру за все его заботы и труды!

– Сознаюсь, мистер Фоксли, что сквайр спас мне жизнь, но это не дает ему никаких прав на мою особу. Скажу более – я не требую ни наказания, ни мщения, напротив, желаю расстаться с моим хозяином как с другом, ибо не хочу предполагать в нем дурных намерений против меня, хотя он со мной поступил беззаконно и насильственно.

Сквайр, по-видимому, был взволнован. Что касается судьи, то он вступил в тихий разговор со своим письмоводителем, который ежеминутно хмурил брови.

– Гм! Молодой человек, – сказал наконец Фоксли, – неужели вы думаете провести меня этими баснями? Судя по всему, я нахожу необходимым, чтобы вы остались под наблюдением вашего опекуна до вашего совершеннолетия, пока лорд-канцлер предпишет ввести вас во владение вашим имением… Тем временем рассудок ваш…

– Не понимаю, – возразил я, – по какому праву этот господин может требовать от меня повиновения как опекун? Это наглое бесстыдство. Я не видел его никогда в жизни до тех пор, пока несчастный случай не занес меня в эту сторону месяц назад.

– И никогда не видели прежде?

– Никогда. Не знал даже его имени. Только месяц назад я познакомился с ним.

– А поклянетесь ли вы в этом? – сказал сквайр.

И, проговорив эти слова громким и резким голосом, он отодвинулся немного назад, так, чтобы его не видели ни судья, ни письмоводитель, и нахмурил брови, устремив на меня такой страшный взгляд, которого я всю жизнь не забуду. Жилы у него на лбу стали багровыми, почти черными, и образовали род эллипса, начинавшегося от соединения бровей. Я слышал о подобном взоре в одной сказке о вампирах, которую мне рассказывали рыбаки незадолго перед тем, и необыкновенную эту форму налившихся жил сравнивали с формой подковы.

Сказка эта, когда я ее слушал, возбудила во мне страшное воспоминание детства, которое настоящая сцена оживила во мне с ужасной силой; я был изумлен или, лучше сказать, так испуган только что виденным кровавым знаком, что не мог отвести глаз от этого страшного лба. Тогда сквайр вынул платок, отер лицо, и физиономия его приняла обычное выражение.

– Этот молодой человек не будет больше отрицать, что видел меня раньше, – сказал он кротким голосом, – надеюсь, он без отвращения останется в дальнейшем под моей опекой, что приведет его к более счастливой развязке, нежели он думает.

– На что бы я ни надеялся, – возразил я, стараясь собрать неопределенные воспоминания, – я вижу, что мне нельзя ожидать ни покровительства, ни справедливости со стороны господина судьи, который обязан оказывать и то и другое подданным его величества. Что же касается вас, господин сквайр, вы можете объяснить, по какому странному стечению обстоятельств вы связаны с судьбой несчастного молодого человека, и какого рода участие вы принимаете в нем? Да, я вас видел некогда – это достоверно, ибо никто не может забыть этот взгляд, который, по-видимому, дает вам власть иссушать сердца тех, на кого вы обращаете его.

Мои слова не понравились судье.

– Пора ехать, сосед, – сказал он, – мне предстоит сделать несколько миль, а я не люблю ночью ездить в здешних окрестностях.

В это время вошла Дорка и сказала, что приехал кто-то по делу к судье.

– Кто же такой? Что ему нужно от меня?

– Он прибыл на своих двоих, – отвечала Дорка, – и желает говорить с вами о деле. Он, должно быть, образованный джентльмен, потому что так и сыплет по-латыни, словно школьный учитель. Боже, какой он смешной.

Можешь себе представить, Аллан, что вслед за этим в комнату вошел Питер Пибль.

Глава VII. Продолжение журнала Дарси Летимера

При его появлении я спрятался в угол, ибо кто же не знает его и кого он не знает в Эдинбурге из посетителей судебной палаты.

– Здравствуйте, господа, – сказал он, – здесь ли продаются декреты ne exeat regno?[8]

– Гм! Какого дьявола вы хотите? – спросил судья Фоксли, – зачем вам декрет?

– Арестовать молодого адвоката, находящегося in meditatione fugae[9]. Он взял мою записку и защищал мое дело; я заплатил ему хороший гонорар и дал ему столько водки, сколько он мог в тот день выпить у своего отца: он для своих лет слишком любит водку.

– И что же вам сделал этот молодой пьяница? Обобрал вас? Это вероятно, если он адвокат…