Опека

Стало душно: воздух словно украли, заменив тягучим сплавом. Антон жадно вздохнул, но получился лишь всхлип. Легкие разрывались от жжения, и Пичугин закашлялся.

— Кто «он»? — прохрипел Антон. — Кого вы боитесь?

Близнецы молчали, испуганно таращась на парня. Как же ему надоели их забитые взгляды! И какого черта он снова кашляет?!

Антон схватил Мишу за руку и потянул его с табуретки.

— Вставай! — задыхаясь, просипел он.

Миша, словно юркий зверек. впился зубами в запястье Антона. Кожу пронзила резкая боль.

— Ах ты гаденыш!

Антон отдернул руку и замахнулся для подзатыльника, но на предплечье повисла Таня, не давая ему ударить брата.

— Не бей его! — взвизгнула девчонка.

Рыкнув от злости, Антон что есть силы махнул рукой, сбрасывая Таню, и она кубарем повалилась на пол.

Свеча погасла, будто огонек сорвало невидимой рукой. Полумрак сгустился и обрел форму: нечто большое и косматое схватило Пичугина за горло, и в глазах у него потемнело. В распахнутый рот протолкнулось что-то мясистое и волосатое: жесткий ворс защекотал нёбо и глотку, заполняя дыхательные пути, проникая глубже в трахею и бронхи, разрывая ткани, не давая дышать. Легкие словно набились паклей — скомканной и мокрой от крови.

Антон судорожно задергался, пытаясь сделать последний вдох. Где-то рядом кричали дети.

* * *

Инна устроилась на кухне, разложив на столе личные дела Миши и Тани. Она привыкла к вечерам в одиночестве: за окном наливалось чернилами небо, по стеклу стучал дождь, на столе дымилась чашка чая.

Биография близнецов мало чем отличалась от судеб других детей, вверенных надзору отдела опеки и попечительства. Мать Миши и Тани, наркоманка, родила их в семнадцать лет. Отец неизвестен. Через шесть месяцев после родов мать скончалась от передозировки, и опекуном близнецов стала бабушка. Спустя три года она погибла в автоаварии, Миша и Таня попали в детдом, и уже оттуда в семилетнем возрасте их усыновили Пичугины.

Телефонная трель отвлекла Инну от чтения: незнакомый номер на экране.

— Это Лариса Пичугина, — всхлипнул голос в трубке, когда Инна ответила на звонок. — Мне нужно с вами поговорить.

* * *

В тусклом свете уличного фонаря блестела вывеска с полустертой надписью «Муниципальное образовательное учреждение для детей-сирот». Именно здесь Лариса Пичугина назначила встречу Инне.

Год назад детдом, построенный еще в довоенные времена, признали аварийным. Беспризорников переселили в наспех сооруженный новый приют, а здание, в котором Миша и Таня прожили несколько лет, превратилось в гниющий остов на окраине города: серые стены с облупленной штукатуркой, черные провалы выбитых окон, покосившиеся ступени крыльца.

Инна в нерешительности замерла перед входом, сокрытым за пеленой дождя. Дрожь пробежала по телу, возвращая забытые чувства: не сосчитать, сколько раз она проходила в эти двери. Вспомнив обезумевший от страха голос Пичугиной, Инна поборола сомнения — промедление могло стоить жизни детям. Она поднялась на крыльцо и зашла внутрь.

Мрак обглодал широкий коридор и лестницу, сырость пропитала воздух. Инна включила фонарик на телефоне и, обойдя мусор на полу, направилась на третий этаж — Пичугина сказала, что будет ждать ее там. Зазвенел телефон, и Инна чуть не выронила его от испуга.

— Это Егор. У меня скверные новости, — прохрипел из динамика взволнованный голос Свирина: его было плохо слышно, связь прерывалась. — Я решил еще разок заглянуть в барак к Пичигуной — проверить, как она коротает вечера с детьми. И обнаружил в комнате труп Антона, ее сына.

— Что с ним случилось? — Инна замерла на лестнице, чувствуя, как колотится сердце.

— Судя по его виду, я бы сказал, что он задохнулся от страха, — ответил Свирин. — Пичугиной и близнецов здесь нет.

— Мне позвонила Лариса и назначила встречу в старом детдоме, — призналась Инна. — Я собираюсь с ней поговорить.

— Вы с ума сошли?! — Свирин, казалось, чуть не поперхнулся от возмущения. — Сейчас же уходите оттуда! Пичугина может быть опасна. Алло! Инна, вы слышите?!

Звонок прервался. Инна посмотрела на экран: сигнал отсутствовал. Она вспомнила, что на окраине города связь была никудышной, и в старых домах с толстыми стенами мобильники становились бесполезными.

Включив фонарик на телефоне, Инна поднялась на третий этаж. В коридоре в нескольких метрах от нее стояла Пичугина — почерневшая, осунувшаяся, в мешковатом плаще с тонким шарфом, обмотанным вокруг шеи. Лариса, завидев инспектора, скрылась в одной из комнат. Инна последовала за ней в просторное помещение. Оно было знакомым: когда-то здесь рядами тянулись железные койки, но их давно растащили на металлолом. Голые стены, грязный пол, разбитые окна — вот и все, что осталось от общей спальни, где раньше жили никому не нужные дети.

Ветер забрасывал в комнату дождь, трепал волосы Пичугиной. Она застыла у окна спиной к Инне, и свет уличного фонаря очерчивал ее силуэт.

— Я больше не могу бежать. — Голос женщины надломился. — Я думала, что справлюсь после смерть мужа. Думала, что переживу похороны отца. Но гибель сына не вынесет ни одна мать.

Плечи женщины задрожали от беззвучного плача.