Опекун

— Да, вижу, девочка поправилась по сравнению с тем, что было, — кивнула инспектор. — А вы дома совсем не готовите? — спросила она меня.

— Не люблю очень, признаюсь честно. Иногда ко мне девушка приезжает, живет по нескольку дней. Вот тогда у нас полноценный обед из трех блюд, — я улыбался.

— А, понимаю, — Татьяна Андреевна тоже улыбнулась. — Жениться не собираетесь?

Я сделал крайне неопределенный жест.

— Не знаю пока.

— А ты что-нибудь умеешь готовить? — спросила она Машу.

— Она отлично умеет жарить яичницу, — сказал я.

— Я еще умею печенье печь. Меня мама учила, — гордо сказала Маша.

— Ну, молодец, — улыбнулась инспекторша. — Ты давай, помогай дяде. Знаешь, какие мужчины беспомощные? Учись у тети, когда она у вас бывает. Как она тебе, нравится?

— Нравится, — кивнула Маша. — Английским со мной занимается.

Я только крякнул внутренне.

— Замечательно, — снова кивнула инспектор. — Принеси, пожалуйста, твой дневник, я хочу посмотреть, как ты учишься.

Маша убежала.

— Ну, я вижу, у вас все хорошо. Пятерку вам поставлю. Осталось только выпить чай и съесть торт.

Маша принесла дневник и тетрадки. Отметки были вполне приличные. Только пара троек по математике, остальные хорошие. Ну, и большая запись красным, что меня срочно вызывают в школу.

— Давайте я свежий чай налью, — сказал я, вставая. — А то остыл совсем.

— А это что такое случилось? — инспекторша показала мне дневник.

— Да, ерунда, недоразумение. Телефон в классе украли, подумали на Машу как на новенькую. Разобрались, все в порядке.

— Ну, хорошо, — кивнула Татьяна Андреевна. — Распишитесь, вот здесь, пожалуйста, что я вас посетила, — протянула она мне официального вида бумагу. — Теперь приблизительно через месяц приду. У нас тоже график, — улыбнулась она.

Следующие два дня мне пришлось мотаться в Балашиху. Проклятое богом место. Пробки туда, пробки обратно, пробки всегда. Возвращался вымотанным полностью. В самой Балашихе время проводил тоже не в ресторане с цыганами.

Предполагая поздние возвращения, я познакомил Машу с официанткой из кафе под домом. Дал официантке денег и договорился, что она два дня будет Машку в своей забегаловке кормить, чем получше.

Когда, оставив Балашиху за спиной, по крайне мере, на неделю, и облегченно вздохнув, я ступил под отчий кров, то в нос мне ударил сладкий дым отечества.

— Машка! Горишь! — крикнул я с порога.

— Я уже окно открыла, — раздался из кухни Машин голос.

— А что творишь? — раздеваясь, спросил я.

— Печенье испекла, — гремя посудой, ответила Маша.

— Ну, супер! Сильно сгорело?

— Не, чуточку.

— О’кей, ставь чайник, — крикнул я уже из ванной.

Когда я вошел на кухню, на столе стояло большое блюдо с горой печенья. Маша заваривала чай.

— Вот только сахарная пудра у тебя какая-то не очень сладкая, — Маша оглянулась на меня от кухонного стола.

— Какая сахарная пудра? У меня сроду никакой сахарной пудры не было, — удивился я.

— Как не было? Да вот же она, — Маша показала на стоявшую на столе банку темного стекла из-под химических реактивов. На банке, на куске приклеенного лейкопластыря моим корявым почерком было написано: «Сахарная пудра».

Я упал на стул и тут же вскочил. Схватил Машку за руку, посчитал пульс, заглянул в глаза, тревожно спросил:

— Голова не кружится, не тошнит, ты себя хорошо чувствуешь? Ты много попробовала? Не вдыхала? Не нюхала?

— Да нет, — недоуменно ответила Маша. — Не тошнит, не нюхала, чуточку попробовала. Все нормально.

— Пойди, рот прополощи на всякий случай, — немного успокоившись, велел я.

Вдруг глаза девочки расширились,

— Это стрехнин? — испуганно спросила она. — Я умру?

— Нет, не бойся, ничего с тобой не случится, — сказал я, сгребая ее в объятия. — Это не стрихнин, но тоже дрянь хорошая. Поэтому пойди, ротик прополощи.

Моя молодость пришлась на лихие девяностые. Моралью и нравственностью мое сознание в то время отягощено было не слишком. Способ зарабатывания денег оценивался исключительно по степени эффективности.

Мы торговали кокаином.

Настоящий колумбийский кокаин, конечно, очень дорогой. И для продажи готовилась смесь, где самого кокса было не больше десяти-пятнадцати процентов. Остальное составляли веронал или мединал, сахарная пудра и еще кое-какие ингредиенты.

Я тогда, после института, работал в биохимической лаборатории и веронал-мединаловый буфер готовил литрами. Так что веронал нам не стоил ничего. Я его просто крал.

Конечно, нельзя сказать, что торговля у нас шла в промышленных масштабах, но на жизнь хватало.

Однако мы не собирались останавливаться на достигнутом и разрабатывали планы по производству еще более дешевого крэка.

Мне повезло. Когда ребят перестреляли, я с девушкой отдыхал в Коктебеле. Там тогда еще было дешевле, чем в Турции.

Вернувшись и обнаружив, что нашей преступной группировки больше не существует, я ссыпал остатки «товара» в склянку vitra nigra с притертой крышкой, спрятал в глубине шкафа и забыл про этот бизнес.