Опекун

— Ой! Правда? — раздался грохот, потом Машка сказала: «Черт». Мне показалось, что она уронила телефон.

— Телефон уронила? — спросил я.

— Ага. В ладоши хлопнула, он и упал.

— Цел?

— Даже не отключился. А когда я к тебе перееду?

— Если все получится, то я думаю к лету.

— Супер!

— Но от тебя тоже потребуются усилия… В общем, тебе будет непросто.

— Ничего, я согласна, а что надо будет делать?

— Терпеть, — вздохнув, сказал я.

— Что терпеть?

— Потом расскажу. Пока на две недели перерыв, звонить можно только от Ани. Из дома не звони.

— Ты же сказал, что на неделю.

— Ну, да, посмотрим, может, неделей обойдемся. Ты сейчас сначала с Аркадием не разговаривай, вроде обиделась, потом оттаешь.

— Когда?

— К концу недели.

— А за что обиделась?

— Ну, как же. За то, что он нам встречаться не дает.

— А… Ладно.

Машка помолчала, потом спросила:

— А как там Иванушка и Емеля? Давно их не было.

— Хочешь, — вдруг сообразил я, — напишу и «ВКонтакте» скину?

— Комп сломался, а он не чинит.

— Господи, как же ты занимаешься?

— Неудобно, конечно, у Ани кое-что делаю.

— Он тебя к Ане спокойно отпускает?

— Да, спокойно. Звонит только иногда на домашний, проверяет, там ли я.

— Хорошо. А гулять днем отпускает?

— Да, но в шесть я должна быть дома.

— В шесть будешь. А телефона у тебя так и нет?

— Нет. Иначе я бы тебе сто раз позвонила.

— Ладно, может, это и к лучшему. Не отследит.

Я начал готовиться к войне. Купил очередную левую симку. Снял на месяц квартиру рядом с Машкиным домом. Взял напрокат дешевенькую авео, чтобы не светить свою тачку. Мало ли кому можно попасться на глаза. Лучше перестраховаться.

И наконец, встретился с Машей.

— Ой! У тебя новая машина? — удивилась Машка, залезая в тачку. — Какая маленькая.

— Взял напрокат, пока моя в ремонте, — я не стал объяснять истинные причины маскарада. — Но Ане не надо говорить, что я на другой машине езжу.

— Почему?

— Не надо и все. Так лучше.

— Как скажешь, — пожала плечами Маша.

— Есть еще одна новость, — улыбнулся я. — Я тут рядом квартиру снял, поехали, посмотришь.

— Зачем?

— Зачем поехали, или зачем снял?

— Зачем снял.

— Приедем — расскажу, — я все никак не мог решиться посвятить Машку в свои планы.

Квартира Маше не понравилась. А чему там нравиться? Не для того снималась.

— Давай, Машунь, поговорим о делах наших грешных, — сказал я, когда чай был выпит и торт был съеден.

— Давай, — кивнул ребенок и полез было ко мне на колени.

Я не пустил.

— Не, Маш, разговор серьезный, не до обнимашек. Потом обниматься будем. После победы.

— Ну, — сказала Машка и внимательно на меня посмотрела.

Я откашлялся.

— Машунь, чтобы ты снова жила у меня, тебя надо отнять у Аркадия, — в разговорах с Машей я как-то всегда избегал называть его ее папой. Предпочитал просто по имени.

— Причем, отнять официально, по закону, — продолжил я.

— Это можно? — оживилась она.

— Можно, но сложно, — проговорил я. — Чтобы тебя снова отдали мне, его должны лишить родительских прав. И ты тогда опять становишься как бы сиротой.

Машка молча смотрела на меня.

— А родительских прав лишают за плохое, или даже очень плохое обращение с детьми.

— И что он должен делать?

— Самое простое, он должен тебя бить.

— Он не бьет.

— Я знаю, — сказал я и замолчал.

Машка сидела молча, я тоже молчал. Потом она спросила:

— Мы должны наврать и сказать, что он меня бьет?

Я кивнул.

— А нам поверят?

— Поверят, если у тебя будут следы от побоев.

— Ух ты, — сказала она и замолчала.

Через минуту я спросил:

— Хочешь еще торта?

Машка покачала головой. Я включил чайник, налил себе чая, сделал несколько глотков, наконец, она спросила:

— А кто меня будет бить?

Я промолчал.

— Ты? — спросила она.

— Я.

— А скажем, что он?

— Да, — кивнул я.

— Это подло, — сказала Маша и даже покраснела.

— Это очень подло. И нас никто не заставляет так поступать.

Машка молчала, я допил чай.

— Или ждать восемь лет? — спросила она.

— Как вариант, — кивнул я.

— А за восемь лет ты можешь меня разлюбить, — задумчиво сказала она.

— Я не разлюблю, — улыбнулся я, — а ты сможешь. Восемь лет долгий срок для ребенка.

Машка вскочила и все-таки залезла на меня, я не сопротивлялся.

— Нет, нет, я никогда тебя не разлюблю! Ни за восемь, ни за сто восемь.

Я обнял ее.

— Значит, ждем восемь лет.

Машка сидела, прижавшись ко мне.

— А их можно нарисовать?

— Кого? — спросил я

— Следы.

— От побоев?

Машка кивнула.

— Нет. Их врачам надо будет показывать.

Машка молчала,

— Чума, — сказала она.

Я кивнул.

— Ты для этого квартиру снял?

Я кивнул снова.

Машка так долго молчала, что я даже подумал, что она уснула.

— Ты очень плохой человек, — тихонько сказала она.

— Я знаю, — сказал я и поцеловал ее.

— Ты со мной так же не поступишь?

— Никогда. Я скорее умру.

Машка заплакала. Она плакала долго. Я молчал. Маша перестала плакать, и я сказал:

— Нас никто не заставляет это делать. Давай не будем и просто забудем про это, как страшный сон. Ты ведь меня не разлюбишь за то, что я придумал такое?

— Не разлюблю-ю, — и слезы снова потекли из ее глаз.

— Ну, все-все, — погладил я ее по спине. — Забыли. Давай лучше еще чаю с тортиком.

Глотки чая перемежались всхлипами, торта Машка почти не съела.