Опер с особым чутьем

– И даже без белой горячки, – похвастался доктор. – Хотя, признаюсь, был на грани. Порой такое отчаяние накатывало, что хоть в петлю… Говорили, у немцев секретные лаборатории были в Вознесенском монастыре – препараты какие-то синтезировали, опыты над людьми ставили. Местные рассказывали, что объект был засекречен, работали СС, приезжали машины с закрытыми кузовами… Никто не знал, что творилось за стенами монастыря – такие толстые они были. Уж что-что, а секретность немцы разводить умели. Попробуй догадайся, что это такое – въезжает машина с будкой, выезжает такая же… Только домыслы, ничего конкретного. Все, кто что-то знал, давно в могиле или в Европе отсиживаются. В НКВД большого интереса к монастырю, насколько знаю, не проявляли.

– Он же разрушен, – вспомнил Павел.

– В том и дело. Немцы сами его разрушили, когда бежали из города. Все самое интересное в подвалах находилось. Взорвали так, что теперь до этих подвалов вовек не добраться…

– Слышал про эти домыслы, – пожал плечами Душенин. – Никто не владеет сведениями, это точно – даже высокие товарищи из органов. Да и нужно нам это знать? Война закончилась, нужно быстрее об этом забыть.

– Ты не прав, отец, – покачала головой Маша, – забывать нельзя. А монастырь когда-нибудь восстановят, разберут завалы.

– Завалы разберут, а восстанавливать не будут, – убежденно заявил Мясницкий. – Дурное это место, души убиенных витают – монахи, кто там еще… прошу прощения за аллегорию. Лично не религиозен и мистификациями не увлекаюсь. Парк пусть лучше разобьют или теплостанцию поставят, чтобы в городе светлее стало.

Доктор еще немного посидел, пригубил коньяк – и засобирался. Павел тоже заерзал – пора и честь знать.

– А вы куда? Сидите, – заволновалась Маша.

– Нет, спасибо, уже и так злоупотребил вашим гостеприимством. Я же не последний сегодня, верно?

– Да, вы правы. – Душенин как-то виновато улыбнулся. – Не пересыхает человеческий ручеек, кто-нибудь еще пожалует…

Маша проводила Горина до двери, помялась, пока он натягивал куртку. Решилась – привстала на цыпочки, поцеловала в щеку. Павел зарделся.

– О, это так, не по-настоящему, – смутилась Мария. – Простите, если сможете…

«А если не смогу?» – подумал Горин. Он обнял девушку за плечи и тоже поцеловал, но уже не в щеку. Повысил, так сказать, ставку. Теперь уже девушка покраснела, но не стала вырываться и в панике отступать. Павел вышел за порог, аккуратно прикрыл дверь.

На лестничной площадке звенела тишина, закладывала уши. Он застыл, задумавшись. Освещение в парадном было, мягко говоря, скромным. Заскрипела входная дверь, кто-то вошел с улицы, кашлянул. Павел перегнулся через перила, всмотрелся.

– Не плюй в колодец, – глухо прозвучало внизу. У говорящего был немолодой голос, но неплохое зрение. Он поднимался неторопливо, кряхтел, делал остановки. Павел ждал на площадке третьего этажа. На верхнем пролете возникла знакомая личность со знакомым чемоданчиком. Мужчина подошел, тяжело отдуваясь.

– Борис Львович? – удивился Горин, – И даже вы?

– В каком это смысле – «и даже я», Павел Андреевич? – проворчал эксперт Шефер. – С таким же успехом могу задать аналогичный вопрос. С Игорем Леонидовичем мы давние знакомые. Не скажу, что вместе под стол пешком ходили, он все же моложе… Судьба разбросала, каждый пошел своей дорожкой – слава богу, не скользкой. Но после войны опять трудимся в одном городе. Решили присоединиться к нашей компании? Быстрый вы, Павел Андреевич, везде успели отметиться… Уже уходите?

– Да, пора. Принимайте пост, Борис Львович.

– Французский коньяк еще не выпили? – Шефер позвонил в дверь.

– У вас дар предвидения?

– Нет, молодой человек, я больше по материальной части… С доктором Мясницким столкнулся на остановке, он как раз отсюда возвращался. Рекомендовал поторопиться – это не кефир, долго на столе не простоит.

– Вам оставили, Борис Львович. Всего доброго.

Горин начал спускаться по лестнице. За спиной отворилась дверь.

– А это вы, Борис Львович. – Голос Маши звучал разочарованно. Возможно, решила, что вернулся… предыдущий гость? – Проходите, папа будет вам очень рад.

Перед тем как отправиться домой, он забежал в больницу. Дежурная медсестра встала грудью: поздний час, больные уже отдыхают! Пришлось злоупотребить, развернуть перед носом работницы «служебную простыню». Она скептически покривилась, вчитываясь в напечатанное, но круглая печать все же подействовала.

Кира лежала в палате, читала в мерклом свете керосиновой лампы. Книжка была старой, обложку приходилось поддерживать, чтобы не отвалилась.

– Ну, все, завтра снег выпадет. – Она отложила книгу, приподнялась. – Зазнались, Павел Андреевич? Сижу тут, как умная Маша, всеми днями в окно гляжу: не идет ли Красная армия?

– Дел много. – Павел нагнулся, поцеловал ее в ввалившуюся щеку, сел рядом. Вернулась неловкость.