Опера и смерть

Я села на ложе и замолчала. Лучше бы уж заплакала. Смотрела на контрабас и думала: мама. Никогда больше не будет здесь сидеть. Никогда больше не обнимет. Никогда ни о чём не расскажет.

– Простите, синьоры! Мне плохо, я не могу петь.

Репетиция была сорвана.

Спасибо друзьям, они поняли.

Я ушла к себе в номер и закрылась на ключ.

Глава 6.

Рассказывает Тереза Ангиссола.

Бедные мои друзья!

Как мало может сделать человек, чтобы облегчить горе ближнего! В воскресенье я металась из номера в номер, пытаясь им помочь. Лал-баи сказала через дверь:

– Спасибо, донна Тереза, но я должна побыть одна.

Элизабет сказала, что с ней всё в порядке, но её внешняя самоуверенность беспокоила меня больше, чем очевидное горе Лал-баи. Человеческие чувства должны находить выход, и излишняя сдержанность не менее вредна, чем излишнее потворство своим страстям.

Относительно спокойна я была только за Роберто. У него на редкость прочная душевная организация, а бурная, наполненная разнообразными событиями жизнь её только укрепила. Да и по возрасту он самый старший из нас, а возраст иногда приносит с собой спокойствие и мудрость. Не всем, правда, но Роберто принёс.

Я почти с удивлением думала, какой хорошей была наша жизнь. И эта жизнь оказалась под угрозой из-за одного жадного негодяя, который лез в чужие дела. Никогда я так сильно не ненавидела этого Паркса.

Дверь в комнату Амати была полураскрыта. Сидя на полу, Амадео исповедовался Ранвиру:

– То, что отец мой австриец, ещё полбеды. Он был видным офицером полиции – вот что плохо. Певцы и певицы отказывались работать со мной, демонстративно отворачивались…

Я закрыла дверь и ушла. Пусть эти двое утешают друг друга. А Амадео, или как там его по-настоящему зовут, мог бы не платить вымогателю, а честно рассказать труппе. Я уверена, что наши артисты отворачиваться бы не стали. Даже Роберто.

День был плох и тянулся долго.

Элизабет с деланной беззаботностью облачилась в костюм Зельмы и предстала очам гостиничной хозяйки.

– Миссис Бредли не узнала меня на сцене – пришлось ей показаться в сценическом наряде.

Я улыбнулась. Хозяйка была красивая седая дама, не такая чопорная, как большинство англичанок, Лиззи ей, кажется, симпатизировала и пригласила на вчерашнюю «Итальянку». Хозяйка была довольна и за ужином преподнесла Элизабет и мне по стаканчику местного пойла.

Я с трудом произнесла:

– Thank you!

Чудовищный язык!

Я вышла на улицу. Серое небо нависало над мрачным городом, и я думала: как прекрасен мир. Небо прекрасно синим, голубым, серым, с солнцем и звёздами, с тучами и перистыми облаками. Прекрасен зной, дождь, ветер. Прекрасен каждый листик и каждое стёклышко. Жаль, у меня нет таланта, чтобы облечь в стихи или музыку свой восторг перед красотой и прелестью вселенной. Жизнь – это счастье.

Я давно не верю в искусственного бога христианства и восхищаюсь мудростью и душевной чуткостью древних, умевших видеть божественность в каждой травинке, населять нимфами каждый ручеёк. Если есть в мире бог – это природа, если есть действительно правильная религия – это умение радоваться жизни самому и нести радость другим.

Как глупы те люди, кто противопоставляет разум и чувствительность, логику и интуицию, душу и тело! Они не соперники, а друзья, они должны сливаться в единое целое, дополняя и обогащая друг друга.

Дул холодный ветер, и он словно бы нёс с собой очищение. Я немного пришла в себя.

Стоя на ветру я вдруг вспомнила Петербург: это было три года назад. Дул такой же холодный ветер, Нева была покрыта льдом и мы с Роберто танцевали тарантеллу. Он воскликнул:

– Первый раз я танцую на воде!

Три вещи мне запомнились больше всего: этот танец на льду, поездка в обсерваторию и Казанский собор. В обсерватории было холодно, и Лев объяснил, что иначе нельзя: нагрев создаёт движение воздуха, которое затрудняет наблюдение. Так и сидят астрономы в холодных помещениях. Теплолюбивая Лал-баи изумлённо прошептала:

– Это подвиг! Подвиг во имя науки!

А Казанский собор запомнился своей красотой и историей своего создателя, о котором рассказывал Лев. Крепостной, раб создал это чудо… Как создали множество чудес рабы – мастера и философы Древнего мира. Семена таланта природа рассеивает по всем сословиям, и хотя на удобренной культурой и богатством почве им легче взойти, но и тощая земля бедноты не устаёт порождать удивительных людей.

К слову сказать, в России на улице было куда холоднее, чем здесь, в Англии, но внутри домов мы не мёрзли. Русские варвары лучшие архитекторы и строители, чем благородные английские джентльмены: их дома красивее снаружи и удобнее внутри. Ха.

Я сотни раз спрашивала себя: была ли я права тогда, в истории с Андреа? И отвечала: да. И не только потому, что я мстила за себя, но и потому, что защищала саму любовь, оскорблённую его притворством.

Я снова спрашиваю себя: правильно ли мы поступили сейчас? И отвечаю: да. И не только потому, что имеем право защищать себя и своих друзей, но и потому, что действовали во имя справедливости.

Глава 6.

Рассказывает Элизабет Бёрк, известная также как Мак-Генри.