Опера и смерть

– А тебя-то за что отправили на каторгу?

Слуга вздохнул:

– Меня обвинили в изнасиловании госпожи Вивьен.

– Что?!

Это сказали хором мы с мисс Пернэ. Какое трогательное единодушие.

– Не верю! Моя мама никогда не взяла бы в свой дом мужчину, совершившего такое преступление!

– Она сомневалась. Ваша служанка, Амрита, была уже старая и больная, слуга нужен был, но мадам боялась за себя и за Вас. Я поклялся на коровьем хвосте, что не причинял зла женщинам, и вам не причиню.

– На коровьем хвосте? – мне показалось, что я ослышался.

– Да, – сухо подтвердила Пернэ, – это странно звучит для европейского уха, но такая форма клятвы существует, и индуисты относятся к ней весьма серьёзно.

– Ваша мама понимала наш народ, – сказал слуга, – я верно служил ей, а теперь служу Вам.

Он низко поклонился. Это было трогательно, но совсем не относилось к делу.

– Так это тебя хотела оправдать моя сестра?

По выражению лица слуги было ясно, что он не понял.

Вмешалась мисс Берк и повторила рассказ миссис Пауэлл. Действие его было удивительным: слуга заплакал.

– А потом Вы отдали револьвер Парксу!

Я повернулся к мисс Мак-Генри… точнее, Берк.

– Откуда Вы это знаете, мадам?

–Я не знаю, я предполагаю.

Она пристально смотрела на слугу. Он отвернулся лицом к стене и судорожно вздрагивал.

Мне хотелось узнать, кто в действительности посягнул на честь моей сестры, но я просто не мог расспрашивать об этом слугу, да ещё в присутствии двух наглых девиц.

Я повернулся и вышел из комнаты.

Глава 18.

Рассказывает Лал-баи Шринивасан, известная также как Рубина Пернэ.

– Спасибо за поддержку, – сказала я Элизабет.

– Не за что, – ответила она, – это правда? То, что Вы рассказали?

– Да.

– С ума сойти, – она смотрела на меня так, будто впервые видела, – у нас с Вашим отцом есть нечто общее. Я состояла в союзе фениев. Знаете, что это такое?

Я кивнула.

– Меня арестовали прямо в школе, где я учила девочек музыке. В тюрьме допрашивали. Как ни странно, помогло мне то, что нам обычно вредит – мой пол. Один славный солдатик решил, что я достойна быть его подстилкой. Я подождала пока он спустит брюки примерно до середины ног, а потом что есть силы ударила его пониже живота. Он закричал, но в тюрьме часто кричат, никто этим не обеспокоился. Пока он корчился, я вырвала его пистолет, застрелила его, переоделась в его форму и вышла за ворота под видом солдата. Вы же видите – я худая, не очень женственная. Вполне гожусь на роль Оскара, вот и на роль британского воина сгодилась.

Она скривила губы.

– Вы молодец, – сказала я совершенно искренне.

– А вот Ваш слуга – болван.

Гневный взгляд на Ранвира.

– Вы могли выдать нас всех!

– Я бы не стал говорить про всех, – у Ранвира тряслись губы, – только про себя.

– Сегодня у меня день открытий, – вздохнула я, – кого ты мог выдать? И в чём?

Элизабет села.

– Можно? Я надеюсь на Ваше благородство. Синьора Тереза собрала людей, которых шантажировал Паркс. Мы составили заговор, как в опере «Бал-маскарад». Неожиданно к ней обратился Ваш слуга: он, мол, просит донну Терезу позаботиться о Вас, если что. У Вас нет ни отца, ни матери, ни мужа, а она Ваша опекунша. Донна Тереза расспросила его, и у неё родился план.

Глава 19.

Карлайл, суббота.

Накануне представления «Итальянки в Алжире».

В гостинице «Бредли», в номере донны Терезы Амадео Амати подробно рассказал присутствующим, как Паркс посетил Браун-Хаус и как его оттуда выгнали. Подумав несколько минут, донна Тереза встала с мрачным и сосредоточенным видом.

– Пишем письмо, – сказала она.

Сочиняла письмо в основном она же, а остальные давали советы. Потом Элизабет записала созданный общими усилиями текст по-английски, печатными буквами.

– А если сам Паркс тоже напишет письмо? – спросил Роберто.

– Тем лучше – этот майор разозлится ещё сильнее.

Письмо взялся отнести Ранвир – так как среди заговорщиков только Элизабет и он могли говорить по-английски.

Затем, в порыве вдохновенья, Тереза попросила Лиззи написать, тоже печатными буквами, ещё одно письмо – якобы от Паркса к Роберто.

– Если тебя, дорогой, будут допрашивать – покажешь его полицейским. Они могут удивиться, что вполне образованный человек писал печатными буквами, и заподозрить неладное.

После ухода Ранвира сочинили третью эпистолу – якобы от майора Рейс-Моргана к Парксу. Эту написали нормальным почерком, здраво рассудив, что почерк майора контрабасисту незнаком, а печатные буквы вызовут подозрение. Осторожности ради Элизабет постаралась по возможности изменить свой почерк.

Последнее письмо Амати передал Парксу в коридоре отеля.

– Его принёс человек в лакейской ливрее, – сказал он. И подробно описал ливрею, благо во время визита контрабасиста в Браун-Хаус имел возможность поглазеть на слуг. – Лопотал что-то по-английски, но я вашего языка не знаю.