Опера и смерть

Отец мой был равнодушен к политике, но иногда, выгоды ради, перепродавал запрещённые книги. Я украла у него несколько таких книг – пожаловаться в полицию отец, естественно, не мог, а его собственные поиски успеха не имели, утащила из дома несколько ценных вещей и у знакомого контрабандиста обменяла на два ядовитых памфлета, явственно «оскорблявших величество», добавила к этому два письма собственного сочинения, в меру своих каллиграфических способностей подделав почерк Андреа. Самым сложным оказалось подбросить это всё в укромное место в садике возле дома его родителей, а самым простым – донести на него святым отцам.

Кто-нибудь другой бы даже, возможно, гордился ролью «борца за свободу Италии», но Андреа был из другого теста. Месть удалась: его отец разорился на взятках, спасая сына из тюрьмы, невеста расторгла помолвку, а сам он после возвращения из тюрьмы занимался главным образом бездельем и пьянством. Его поведение добавило к моим чувствам горечь и стыд – я ведь искренне любила это ничтожество! Как сказал Сервантес: «не так сложно отдать жизнь за друга, как найти друга, за которого стоит отдать жизнь»! Насколько легче было бы мне, если бы я любила, пусть несчастливо, достойного, благородного человека!

Мои письма он, видимо, уничтожил, поэтому в полицию меня не вызывали – а я-то уже заготовила подобающую случаю речь.

Всё произошедшее имело для меня незаметные постороннему взгляду, но важные последствия: я перестала верить в бога и перестала бояться чего бы то ни было.

Следствием второго следствия, извините за каламбур, было решение изменить свою жизнь: однажды я сделала небольшой свёрток из самых необходимых вещей, стащила из кассы отца деньги и ушла из дома.

Разумеется, мне было стыдно. Но я вела хозяйство, помогала отцу в торговле и убеждала себя, что имею право на часть доходов. У него оставались дом, книги, обстановка, голод ему не грозил. Впоследствии я узнала, что отец умер спустя шесть лет после моего побега, в одиночестве, но в достатке.

Разумеется, мне было не по себя: я первый раз в жизни оставила семью, дом, родной город, оказалась совсем одна в опасном и незнакомом мире. Я шла пешком, потом села в дилижанс, потом пересела в другой дилижанс, дала по рукам попутчику, которые пытался меня обнять, и оказалась наконец на каком-то невзрачном, но более или менее приличном постоялом дворе.

– Как Ваше имя? – спросил полусонный хозяин.

– Тереза Ангиссола, – ответила я.

Глава 3

Рассказывает Элизабет Берк, известная также как Мак-Генри.

После побега из тюрьмы я бросилась домой. Матушка и сестра бросились ко мне с криком – уже не чаяли меня увидеть. Матушка похвалила меня за переодевание, принесла старую отцовскую одежду и остригла мне волосы. Я прострелила спинку старого кресла.

– Скажете, что падчерица угрожала вам оружием! Может быть, вам поверят и не будут преследовать!

Матушка гладила меня по плечу, сестра обнимала за талию. Я расцеловала обеих. Кто знает, когда мы ещё свидемся!

За небольшое вознаграждение один матрос взялся провести меня «зайцем» на корабль, шедший в Марсель. Думала, не доживу до прибытия, но дожила. Меня не поймали, и никто не догадался, что я женщина.

Потом в течение некоторого времени я работала буфетчицей на пароходе, ходившем из Марселя в Геную. Работа эта была для меня сложной главным образом из-за качки – оказалось, что её очень плохо переношу. А возможность лежать в своём номере и стонать доступна только пассажирам – а труженики моря должны работать или увольняться. Я терпела изо всех сил – нужны были деньги. Ещё, конечно, буфетчиц многие путают с проститутками, но тут я была спокойна – кто ко мне с нескромным предложением придёт, с нескромным отказом уйдёт. И пьяных я не боялась.

Однако матерь божия сжалилась надо мной и послала мне помощь. Помощь эта приняла вид двух буйных игроков, которые не сошлись во мнениях относительно бриджа и перешли от слов к рукоприкладству; вскоре один из спорщиков лежал на полу с разбитой головой, а второй от страха протрезвел – у первого были богатые и знатные родственники.

– Девушка, ты того, …. скажешь, что он сам упал…

– Ложь – тяжкий грех.

– Но меня в тюрьму посадят!

Кончилось всё благополучно: первый буян остался жив и даже поправился, второй остался на свободе, а я сошла на берег с толстым портмоне. В грехе лжи я покаялась.

Я поселилась в Генуе, в одном из пленительных и мрачных старых дворцов, которым славится этот город. Хозяева – обедневшие аристократы – жили тем, что сдавали комнаты жильцам, и соседнюю с моей занимала хорошенькая и общительная Джованна ди Капуа. Мы вместе ходили в парк, ели мороженое, она учила меня итальянскому, а я её – английскому. Некоторое понятие об итальянском у меня было и раньше – я ведь разучивала оперные арии со своими ученицами. Джованна узнала, что труппа синьора Петрича в Турине нуждается в пополнении состава, и сказала мне:

– Поедем?

–Давай!

На родину я вернуться не могла, а Генуя или Турин – было безразлично.