Оперативная карта

— По направлению к Новосилю. По направлению к Новосилю. Ваш батальон выступает к Скворчему и сворачивает на Залегощь. Рота охраны снимется позже…

Карты на столе нет. Карта в планшете. Планшет на столе. Не медли! Не медли! «Воспоминания о селе Успенском»… Страшно? «Вы знаете, что такое мать?» Но я иначе не могу. Да и Шишмарев неплохой человек. Желает мне добра. Может быть, его тоже скоро убьют. Не медли! Решись, решись! Хороших людей много, но я действую во имя высшей цели. Во имя высшей цели…

Шишмарев замечает мальчика и улыбается, продолжая говорить по телефону.

Слава тоже улыбается Шишмареву, проходит к открытому окну, распахивает рамы пошире, высовывается.

Правее, в кустах, на корточках сидит Саплин. Слава замечает его только потому, что знает о присутствии Саплина.

Надо бы его как-то предупредить…

— Темно, — многозначительно и громко произносит он.

Страшно. Не хватает решимости. Он уже ни о чем не думает.

А ну!

Подскакивает к столу, хватает планшет и стремглав бросается в окно.

12

Нестерпимо хочется бежать, но Славка точно выполняет приказ Быстрова. Выполняет, почти не думая, — притиснувшись к стене, ложится под куст.

И в тот же миг, когда он сваливается из окна, вскакивает Саплин и, раздвигая кусты, бросается через сад к забору.

На мгновенье все замирает в оцепенении.

Но уже в следующее мгновенье щелкает выстрел.

— Стреляйте же, стреляйте! — слышит мальчик голос Шишмарева. — Там же оперативная карта!

Ряжский высовывается в окно.

— Он у забора!

— Да отойдите же!

Незнакомый прапорщик выпрыгивает в сад.

Раз! Два!

Он дважды стреляет в темноту по белеющей в темноте рубашке Саплина.

Слава слышит, как трещит забор.

Ряжский прыгает в окно.

Шишмарев, должно быть, пробежал через дверь, А белая рубашка пересекает уже улицу, приближается к Заузольниковым.

— Да стреляйте же! — доносится отчаянный крик.

Значит, Саплин передал «эстафету».

Выстрелы слышны уже совсем вдалеке.

Коля сделал свое! Стреляют по Соснякову, петляющему где-то в овраге…

Теперь не поймать!

Слава ползет вдоль фундамента, заворачивает за угол, отодвигает заранее отбитую планку, вылезает на огород Волковых. По канаве, мимо Тарховых, к церкви…

Но не успевает он подняться, как его принимают чьи-то руки… Быстров!

— Давай!

Он отдает планшет. Дело сделано, теперь можно подумать о себе. Но о нем подумали и без него.

— Быстро! К Введенскому. Стукнешь в крайнее окно. Три раза. Делать все, что тот скажет.

Подтолкнул Славку — ни «здравствуй», ни «прощай» — и исчез в темноте. Так же внезапно, как появился.

Темно, но на всякий случай дорогу Славка перебегает. Одиноко белеет церковь. В парке хоть глаз выколи. Дом Введенского не сразу найдешь, ни огонька в окне, да и какое окно крайнее? Четыре стены, и в каждой по два крайних окна. Слава все-таки выбирает крайнее от парка, по его расчетам — спальню Андрея Модестовича.

Тук. Тук. Тук…

Дверь открылась.

Голос с крыльца:

— Степан Кузьмич?

— Это я, — отзывается Славка.

— А-а!..

Введенский не приглашает его в дом. Сошел с крыльца. Чиркнул спичкой, осветил на секунду мальчика.

— Очень приятно.

— Что приятно?

— Нет, ничего, это я так. Идемте.

— Куда?

— В баню.

Он действительно ведет мальчика к небольшой баньке, что стоит на отлете от дома. Радостный визг встречает Славку. Возле бани, оказывается, у самого входа, привязан Бобка.

— Заходите, заходите, — строго командует Введенский. — А то собака поднимет шум… Заходите же! Темно, но не беспокойтесь, чисто. Здесь вы будете жить. Вы курите?

— Нет.

— Очень хорошо. Огонь зажигать нельзя. Дверь не заперта, но сюда никто не войдет. Утром я вас навещу.

Слава переступил порог, и дверь за ним тотчас же закрылась. Мрак. Пахнет сырым деревом. Вытянул руку, нащупал скамейку. Шагнул. Еще скамейка застелена не то половиком, не то какой-то попоной. В темноте отыскал дверь в баню. Принес из предбанника попону, ощупью нашел полок, залез по ступенькам на верхнюю полку. Постелил, лег. Не страшно, а одиноко. Мама сейчас ужасно переживает. Ничего, завтра он как-нибудь даст о себе знать. Захотелось заплакать, до того одиноко. Нечаянно всхлипнул, сказалось нервное напряжение. Припомнились события минувшего дня, полезли в голову посторонние мысли, раздумья о том, что случилось и чему еще предстоит случиться, чередовались с калейдоскопической непоследовательностью. Мальчик подогнул ноги, шмыгнул носом и заснул…

* * *

Когда Славка выпрыгнул из окна, всех, кто находился в штабе, на мгновенье охватило оцепенение. Никто сразу ничего не понял. Раньше других пришел в себя Шишмарев. Он привык к неожиданностям войны и поэтому почти без промедления сообразил, что произошло. Встретил милого, скромного, культурного мальчика, да еще похожего чем-то на собственного сына, расчувствовался, размяк, потянуло к семье, сказалась усталость кочевой жизни. Вообразил, что мальчик испытывает такие же чувства.

Шишмарев тут же подскочил к окну, выхватил револьвер и крикнул:

— Стреляйте же, стреляйте! Там оперативная карта!

Надо отдать справедливость, и прапорщик Численко и Ряжский без промедления кинулись вдогонку за мальчишкой.