Оперативное вмешательство

– Товарищ Серегин сумел доказать нам, что совсем не наша, а либеральная священная корова, – гордо ответил Сосо, – и что выгоду от учреждения в России парламентаризма получат исключительно буржуазия и ее подпевалы. У капиталистов есть средства, чтобы организовать массовую агитацию в свою пользу и победить на выборах, а у представителей трудящихся такой возможности нет. Примером тому – большинство европейских стран, где парламентаризм имеется достаточно давно, а справедливое устройство общества так и не наступило. В ситуации, когда владельцы заводов, газет, пароходов получат возможность самим писать для себя законы, положение рабочего класса не улучшится, а только ухудшится. Так что мы с подобными требованиями пока подождем.

– Ну хорошо, – с некоторым сомнением сказал Михаил, – пусть будет так. И, как я понимаю, человеком, который сменит Гапона у руля рабочего движения, станет присутствующий тут товарищ Коба, он же Сосо?

– Нет, – отрицательно покачал я головой, – наш молодой друг решил не оставаться в этом мире, а присоединиться к моей команде в путешествии по мирам. Поэтому нашим человеком, который заменит попа Гапона, будет товарищ Стопани. Он ваш представитель по рабочим вопросам, ему и карты в руки…

– Ах вот как… – удивился Михаил, – жаль, очень жаль. Мы-то надеялись, что у нас получится сработаться. А еще хотелось бы знать, в чем причина такого неожиданного решения?

– Я думаю, что мое настоящее место в верхних мирах, – сказал Сосо, – а вы, Михаил Александрович, будете как Господь Бог, един в трех лицах. И за товарища Ленина, и за товарища Сталина, и за себя самого, а я не смею вам мешать. Не то чтобы я был против намеченного переустройства Российской империи (наверное, так и в самом деле будет лучше для всех), но монархия, пусть даже и социалистическая, мне немного не по душе. Ведь товарищ Серегин в мирах, лежащих выше семнадцатого года, не собирается реставрировать монархию, ибо она там уже безнадежно умерла?

– Да, – подтвердил я, – не собираюсь. И в то же время Сосо мне может понадобиться в мирах лежащих выше девяносто первого года – там, где левые идеи снова овладели массами, но лидеры соответствующего толка настолько мелкотравчатые, что глаза бы мои на них не глядели.

– Понятно… – прикусил губу Михаил, – буду иметь в виду, что своего Великого канцлера мне предстоит воспитать самостоятельно. Но, может, это и к лучшему. А сейчас, товарищи, поскольку в гости к Гапону следует ходить по воскресеньям, а сейчас только четверг, у меня к вам есть личная, можно сказать, семейная просьба. Речь о моей сестре Ольге и ее так называемом замужестве…

22 (9) декабря 1904 год Р.Х., день восемнадцатый, два часа пополудни. Санкт-Петербург, особняк на Сергиевской.

Великая княгиня Ольга Александровна Романова (пока еще Ольденбургская) (22 года).

Мое постылое неудачливое замужество закончилось неожиданно, а для моего супруга еще и очень страшно. Все случилось в послеполуденный час девятого декабря в нашем доме на Сергиевской, когда Петр Ольденбургский «отдыхал» перед тем, как отправиться в Английский клуб, чтобы там, за карточным столом, делать очередные «долги чести». За три года, прошедших с момента нашего бракосочетания, таким образом ему уже удалось просадить мое приданое в миллион рублей золотом. В ту же бездонную прорву уходила и большая часть нашего двухмиллионного годового дохода, не говоря уже о тех двухстах тысячах рублей, которые я ежегодно получала от казны, как Великая княгиня. Но ужасная расточительность не была главным недостатком того, кто по воле Ники и Маман стал моим мужем перед Богом и людьми. Мы с Петром, несмотря на солидный стаж совместной жизни, так и не стали близки ни в духовном, ни в телесном смысле. Мы были как два совсем чужих человека, испытывавших друг к другу стойкую неприязнь, но волей обстоятельств вынужденные обитать под одной крышей.