Натирбофф поставил на стол бокалы.
— Кофе. Пейте, вы устали.
— Бразильский?
— Что?
— Кофе — бразильский?
— Нет, шведский
— В Швеции нет кофе.
— Мы в Швеции в Стокгольме. Это американское посольство. Пейте кофе.
Женщина взялась за кружку.
— Ирина рассказывала обо мне?
— О вас?
— Она меня знала как журналиста. Я работал под настоящим именем.
— Про вас? Нет, не говорила. А должна была?
— Не знаю, — Натирбофф допил свой кофе. — Сейчас принесут еще. Я думал, она рассказала обо мне. Мы встречались в 1981, в Ленинграде. Зимой. Не помните?
— Нет. Но Ириночка всегда была такой скрытной …
— Хорошо. Вы назвали слово «Арлекин». И назвали пароль. Откуда вы это все знаете?
— От Ириночки. Она мне все рассказала.
— Только вам? Или еще кому-то?
— Конечно, только мне. Не говорить же ее армейскому дубаку.
Очень кстати принесли еще кофе.
— Ее супруг, выходит, ничего не знал.
— Конечно, ничего не знал…
Натирбофф тянул время, сознательно замедлял разговор — он не понимал мотивации. Это смертельно опасно — не понимать мотивации агента. Так можно не только потерять его — но и сгореть самому. Причем, речь не только об аресте — на очередной встрече раскаявшийся агент может попросту пристрелить тебя.
А тут мотивации не было и близко.
— Скажите, а вы — как вы обо всем узнали?
— Ну, Ириночка сказала, что познакомилась с журналистом и ему нужны военные журналы. Я конечно же сказала — продай, что, макулатуры в доме не хватает?
Натирбофф отхлебнул кофе.
— Журналист — это был я.
— Ах, вот оно что…
— А как вы добывали… другие сведения? Ну те которые передавались нам?
— Ой, как будто это сложно. То и дело болтают, особенно когда напьются. Документы теряют…
Натирбофф понял, что надо сменить тему.
— Скажите, а как вы относитесь к коммунистам? И к коммунизму. Если это не личный вопрос, конечно.
— Ой, а как к ним относиться? Сложно, но жить можно. Если знаешь как… А вещи, что мы оставили — их забрать нельзя будет?
Натирбофф как будто очнулся от сна — такая реакция у него была на этот вопрос.
— Боюсь, что нет. Где Ирина?
— Она в Германии. Ей ведь можно будет потом приехать?
— Простите?
— Потом приехать. Сюда.
Натирбофф покачал головой — всё было как в дурном сне.
— Думаю что нет. Вы понимаете, что вашу дочь могут обвинить в государственной измене?
— За что?
— Вы передавали в США секретную военную информацию, вы это понимаете?
— Ой, да кто поверит. Если кого и обвинят, так этого дубака. И правильно. Нечего…
Этого Натирбофф не вынес — вскочил и вышел из кабинета
Гас Хатауэй ждал в соседнем кабинете — там был выведен приемник от микрофона, но видеосъемка не велась. Глаза его блестели охотничьим азартом…
— Мюрат, это одна из самых поразительных записей, которые я слышал.
— Спасибо.
— Нет, серьезно. Кто она вообще? Дура?
— Нет, она не дура. С ней что-то не так… Я пока не могу выразить, что именно. Но она — не подстава.
— Нет не подстава. Русские не стали бы разрабатывать такую дикую легенду.
— Это не сыграешь.
— Вот именно.
— Но остается ее дочь. Истинный Арлекин.
— Что значит истинный Арлекин? — удивился Хатауэй — похоже это и есть Арлекин, как бы странно это ни было. Похоже, что она контролировала свою дочь и в целом — схему.
— Это не так. И ее надо найти и вывезти.
— Кого?
— Ирину!
— Да ты с ума сошел, друг, — удивился Хатауэй. — Мы и так пошли на огромный риск, зайдя на из территорию близ Ленинграда. Теперь КГБ обо всем знает, соваться туда — безумие.
— Мы имеем перед ней моральные обязательства.
— Перед — ней? А она вообще знает смысл слов «Моральные обязательства»? С виду не похоже…
ГДР. 9-10 марта 1989 года