— И погибли капитан Швыдченко и «ястребок» Григорий… Жаль, храбрые были воины, да бандитская пуля не выбирает. — Иван Самойлович перелистал бумаги, выбрал одно из писем к «1221-му» за подписью Буй-тура и передал его Соколюку. — Не возражаете, если я использую это послание в сегодняшнем докладе?
— Отчего же, пожалуйста, — ответил полковник. — Только еще не во всем удалось разобраться. Вот слушайте:
К 1221!
Обращаюсь к Вам с плохими новостями. В селах района опасно появляться. Кроме «ястребков» там есть люди из райцентра. Имеют оружие. Несу потери. Порой наши гибнут по-глупому. Погиб друг Назар с двумя боевиками. Не раз предостерегал, чтобы не ходил в Жолкву, где знают его, бывшего полицая, как облупленного. Он не послушался. Верный человек сообщил, что Назар и его боевик лежали на околице Жолквы в крови. Кто-то позвал чекистов, и они забрали их.
Обоих убили не «ястребки» и не органы. Сделал это кто-то из местных, а может, другой боевик, который неизвестно куда девался. Теперь и такое случается.
Имеет большие потери и мой сосед «В». Даже не верится, что это работа «ястребков»! С ними были только два оперативника и один участковый уполномоченный милиции. Говорят, в операции принимали участие и те, кто явился с повинной.
Возвращаюсь к тому, что говорил Вам: нужно смелей идти на ликвидацию ненадежных. Смерть каждому, кто вызывает хоть малейшее подозрение! Не жалейте и тех, кто ничего не сделал для организации!
Жду весны. Может, в лесу будет спокойнее.
Стоянка. Январь 1945 г.
— Пока что неизвестно, — продолжал полковник, — кто убил Назара. Как видно из письма, Буй-тур тоже не знает. Отпадает и другой боевик Назара, Униат, — недавно его нашли мертвым в амбаре у одного крестьянина. Видно, забрался туда раненый и умер. Но надеюсь, рано или поздно тайна раскроется.
— Да, да, разберитесь во всем. Это очень интересный случай. Он свидетельствует не только о дальнейшем разложении в среде националистов, но и о ненависти местного населения к бандам УПА. Видите, до чего дошло: оуновцев убивают, как бешеных собак. Я обязательно расскажу об этом на совещании. А может, и вы выступите, Максим Петрович?
Полковник Соколюк кивнул.
— Вот и хорошо, — улыбаясь, одобрил секретарь обкома, — заодно расскажете про операцию в Мокрой балке. — Иван Самойлович возбужденно зашагал по кабинету.
— Работы — непочатый край. Предпринимаются меры, которые вас, безусловно, заинтересуют. Жизнь подсказывает, что настало время пересмотреть кадры лесничества. Вместо таких, как хромой Степан, придут честные люди, ну, хотя бы Дарчин Волынец и его брат Роман…
Секретарь обкома говорил увлеченно, горячо, прикидывал задачи лесного хозяйства края. И не верилось, что там, далеко на западе, стонет земля от взрывов и что еще впереди заветный День Победы над фашизмом.
— Люди верят в конец войны, а тут кучка выродков убивает, поджигает. Я вчера был на собрании интеллигенции города, и мне прислали несколько записок, гляньте-ка.
Соколюк прочитал вслух:
— «Почему вы в выступлении называете националистов немецко-украинскими, да еще буржуазными?»; «Неужели все, кто находится в карпатских лесах, — бандиты, душегубы, убивают или вешают своих же? Ведь есть и такие, кто просто скрывается, может, им нужно помочь?»
Максим Петрович протянул записки секретарю обкома.
— Я, конечно, на вопросы ответил, — продолжал Иван Самойлович, — но был обеспокоен тем, что, видимо, не все знают о призыве правительства и партии являться с повинной. Что же говорить о людях, живущих в селах, Карпатах, если здесь, во Львове, не все знают об этом призыве?
— А как реагировали на ваш ответ по первому вопросу? — спросил Соколюк.