Операция «Булгаков»

Эти нападки слышались со всех сторон, пусть даже у «левых» и «правых», а также испытывавших личную ненависть к автору партийных монстров – например, у главы Реперткома и претенциозно-тщеславного драмодела Ф. Раскольникова, – не было ни одного веского козыря, оспаривающего художественные достоинства «Бега», кроме напоминания о ее «духе».

Да, «душок» есть, согласился Сталин.

Он попытался сманеврировать – если автор согласится дописать две или три картины, доказывающие неизбежность победы большевиков, пьесу можно было бы пустить на сцену.

Как бы не так, вскричали революционные бойцы. Двумя-тремя эпизодами здесь не обойдешься. Необходимо вымарать сам «дух» равного противостояния белых и красных. Зачем в пьесе говорится о том, что у белых тоже была своя правда? Зачем идеализировать руководителей белогвардейщины и пытаться вызвать к ним симпатии зрителей?

Наконец Генсек сдался и дал согласие на запрет».

«…это была самая легкая уступка, какую он мог сделать оппозиционным настроениям в партии. Судьба «Бега» подтверждает, что даже на переломе двадцатых и тридцатых годов Сталин не обладал всей полнотой власти. Он был вынужден маневрировать, и «Бег» предоставил ему отличную возможность удержать позицию в центре. Этот маневр противники Сталина, прямо скажем, прошляпили. Ни Троцкий, ни Зиновьев с Каменевым, ни Бухарин так и не осознали, что сохранение любой ценой роли объективного арбитра, было modus operandi Сталина, тем более что впереди предстояло сражение с Бухариным.

«…Задумайся, соавтор – как выглядел бы Сталин в глазах партийцев, если бы взятый им под защиту строптивый автор, вдруг деранул за границу, да еще выступил бы там с обличениями.

В этом случае обвинениями в политической близорукости не обойдешься…»

Глава 8

Вернувшись домой, я, сориентированный Рылеевым, испытал что-то вроде раздвоения личности. Принуждаемый к авторству, я не мог найти в себе ни сил, ни желания сделать из этих измышлений занимательный боевик.

Разве что метабиографическое повествование…

Хуже всего, что я не знал, за что ухватиться. Можно, конечно, при существующем заказе на Большую ложь сочинить занимашку о пребывании сбежавшего после выступления в Кремлевском дворце съездов «неустрашимого борца за свободу» Булгакова и всей этой гоп-компании в Париж, где скинувший цепи духовного принуждения автор к радости читателей извергает десятка полтора «Мастеров» и с десяток «Театральных романов».

Это для Клепкова…

Для Рылеева тоже существовал проверенный рецепт.

Можно, используя представленные им материалы, сакцентировать «светлую идею» построения социализма в отдельно взятой стране. Сюда можно запросто пристегнуть «попутчиков», а также вывернутого наизнанку Булгакова. Пусть тоже активно поучаствует в этом процессе и заодно для развлекалово поможет доблестным чекистам скрутить «плохих парней» библейских сказаний – Коровьева-Фагота, безжалостного демона-убийцу Азазелло и обязательно черного котяру. Затем путем активного перевоспитания вовлечь их в социалистическое строительство.

Трудность в том, что при внешней логичности и коварной убедительности Рылеева, он жил прежними представлениями о добре и зле. Я бы назвал их отжившими. Это был факт, с ним нельзя было не считаться. Лукич до сих пор убежден, что «твердая жизненная позиция», «целеустремленность», «принципиальность» вкупе с «ответственностью» и «верой в идеалы» способны творить чудеса. Другими словами, он до сих пор живет надеждой, что стоит только пробудить эти почившие в бозе понятия, и «правда» восторжествует.

Дело само собой пойдет на лад.

Вопреки истине…[55]

Также смущало другое.

Сам Булгаков!

Как ни крути, но Михаил Афанасьевич остался в России и что-то понял в окружавшей его российской смуте. Понял не где-то в Париже, а на родной земле. Это было немало, это было даже очень много, но как объяснить этот выбор Рылееву, с одной стороны, и Клепкову с компанией «продажных писак», с другой?

Трудность была вовсе не в моей творческой немощи или продажности, а в конкретном прикиде.

У Рылеева не было издателя, следовательно, как продюсер он значительно уступал Клепкову. К тому же в отличие от меня он плохо знал Толяна. В своей деятельности Лукич как ветеран спецслужб имел дело преимущественно с профессиональными производителями версий только с противоположной стороны, либо с жестокосердыми людьми, для которых чужая головушка – полушка, да и своя шейка – копейка. Таких хлебом не корми, только дай пострадать за истину.

Невзирая на последствия!..

Для них – «плюсовых», «минусовых», «мнимых», «комплексных» – важнейшими из человеческих достоинств считалась «беззаветная преданность идеалам» и непременное участие в «борьбе».