Операция «Булгаков»

«…представляешь, ей нравится Есенин!! Она упрекает меня в том, что даже Есенин не остался за границей, потому что у него в отличие от меня есть мозги».

«…далее начался расширенный скандал. Я упрекнул ее – вместо того, чтобы помогать, ты мешаешь мне работать.

…над чем, если не секрет, ты работаешь?

…я тебе уже рассказывал…

…да, рассказывал, и это удивительно. Как на двенадцатом году правления таких отъявленных атеистов, как большевики, тебе могло прийти в голову писать роман о Иисусе Христе?! Ты сумасшедший?!»

«…Я попытался объяснить – со мной такое бывало. В этом секрет творчества. Я спасаюсь литературой! Когда мне особенно худо, я стараюсь держать себя в руках. Я стараюсь действовать наперекор обстоятельствам. В двадцать третьем, в холодной, до предела замерзшей Москве я сел писать «Белую гвардию» – и выиграл!

…что же ты выиграл? Небо в алмазах? Ты обещал осыпать меня алмазами. Где они, эти алмазы?! Теперь ты решил сделать ставку на Иисуса Христа. О-очень актуальная фигура!.. Я до сих пор удивляюсь, почему тебя до сих пор не арестовали. Когда я выходила за тебя замуж, мне казалось, ты разумный человек. Вокруг созидалась жизнь, и я думала, ты войдешь в нее. Я жестоко ошиблась. Ты разбил все мои надежды.

…ты называешь это жизнью? Когда меня обложили со всех сторон?!

…кто, собственно, мешает тебе доказать, что критики ошибаются? Подай заявление в партию. Ходи с портфелем. Поезжай на Беломорско-Балтийский канал. Возьми с собой пару начинающих литераторов, пусть таскают твои чемоданы. Того же Понырева, например…

Я не сумел сдержаться.

…мне претит всякая мысль о капитуляции! Я напишу роман! Я добьюсь успеха!!

…с этим романом ты загремишь в Соловки, а то и куда подальше».

«…вот такой у нас получился разговор».

«…Ты спрашиваешь, как все начиналось! Если тебе это интересно…»

«…мне все интересно, милый».

«…Если эти безбожники во главе с товарищем Бедным, который публично и не без гордости объявил, что его мать шлюха[64], не верят в существование ни бога, ни дьявола, я постараюсь устроить так, чтобы они поближе познакомились с ними. Пусть даже на словах… Слова, Ленусик, страшная вещь: их можно употреблять всуе, но впустую их употреблять нельзя. Они – живые энергии и потому неизбежно влияют на души людей. Пусть Мефистофель посетит Москву и наглядно объяснит, что случилось две тысячи лет назад в славном городе Ершалаиме на исходе Страстной неделе. Заодно пусть господин Фаланд выметет весь человеческий сор, скопившийся за эти годы в Москве. Мне очень интересно, кто, кроме него, способен выполнить эту работу?

Роман идет трудно. Это не фельетон. С фельетонами, будь они прокляты, я справлялся за пятнадцать минут! Здесь вырисовывается нечто большее.

Объемное…

Опасное…

Я пишу о власти. Пытаюсь понять чудище, которое обло, стозевно и лайя!

С прохиндеями я справлюсь, но что касается библейских сцен, боюсь, Люба права. Если мои пьесы, даже самые благонамеренные, и дальше будут запрещать без всяких объяснений, хотя бы письменных извещений – взять того же «Мольера», «Пушкина» или «Мертвые души», – с этим «Черным магом»[65] меня точно законопатят куда подальше…

Я без конца молю – Господи, помоги мне закончить этот роман. К сожалению, это зависит не только от меня…»

Женщина едва слышно вымолвила:

«…не законопатят. Только не надо глупостей, безрассудных фантазий. Роман – это главное. Пиши, я помогу тебе…

«…тогда поклянись, что я умру у тебя на руках!»

«…клянусь!!»

«…ты все шутишь, Леночка, а мне не до шуток».

«…я не шучу, Миша».

Глава 3

За моим окном обозначились унылые, поливаемые нудным сентябрьским дождем многоэтажки. Улица, ведущая к железнодорожной станции…

Оттуда призывно доносился лай собак.

Они звали в дорогу!

Пусть Рылеев ответит за все!

Пусть просветит, если он такой умный, как относиться к такой невероятной выдумке чекистов?! Как удачному, оперативному ходу или как к сенсации вроде той, что Воланд – это Горький или, что еще хуже, Ленин в юбке? Пусть объяснит, с какой стати такая важная улика, как телеграмма Бегемота, хранилась у Поплавского дома? Почему киевские чекисты не реквизировали ее и не подшили к делу?

Это были неразрешимые, не имеющие смысла вопросы. Их допустимость, тем более значимость, могли обнаружиться только через мое отношение к ним.

С одной стороны – если чекисты с энтузиазмом брались за перевоспитание беспризорников, почему бы им не помочь гражданину в устройстве личных дел?..

Ага, брались! Они за многое чего брались… Усаживаясь в автобус до Москвы, я отчетливо осознал, как на такой «гюманистический» крючок ловят тех, кто начинает сомневаться в очевидном. В семидесятилетней бездне, например. Или во «всепожирающей мести и неутолимой злобе», обуревавшей Сталина.

С другой – как на такой поворот сюжета посмотрит Жоржевич? В духе современных веяний чекистская придумка давала удачный повод еще раз обвинить сталинистов в аморальности и неразборчивости в средствах. Глупо упустить такую возможность.