Операция «Булгаков»

– Я могу уйти, если ты пожелаешь. Мне смерть без тебя, но я уйду, потому что этому нет прощения. Я долго молчала, мне было так хорошо с тобой. Я смотрела, как подтянулся Сережа, как ты научил его ездить на коньках. Как помягчел старший, Женечка, – помнишь, сначала он исподлобья смотрел на тебя. Теперь не уходит, гуляет вместе с тобой и Сережей. Я так хочу ребенка от тебя, но если ты скажешь, я уйду.

– Мне дела нет до прощения!! О каком прощении может идти речь в этом безжалостном, вконец охамевшем мире. Ты клялась, что не бросишь меня. Что я умру у тебя на руках. Ты говорила искренно?

Женщина тоже села на тахте, прижала руки к груди.

– Ты не веришь? Ты не веришь?!

– Я верю, Леночка. Это так просто, так по-человечески отдать всю себя и сообщать о каждом моем поступке.

– Я никогда не сообщала.

– Я неправильно… я обидно выразился. Я не о том… я не так хотел сказать. Мне плевать, сообщала ты или не сообщала. Мы должны выжить. Против меня был целый мир – и я был один. Теперь мы вдвоем, и мне ничего не страшно Ты у меня очень умная, а говоришь о каком-то прощении. И решительная. Плевать мне на прощение!.. Вот что важно – ты сказала это в самый нужный момент. Почему ты выбрала этот момент?

– Потому что ты места себе не находишь. Ты мучаешься, хвораешь – и я догадываюсь… У тебя нелады с романом? Вот тебе новый сюжетный поворот.

Пауза долгая, напряженная. Хозяин закурил. Женщина, сложив руки на коленях, ждала.

Хозяин, докурив, подсел к ней на тахту, обнял за плечи.

Женщина вновь зарыдала.

– Тебе не идут слезы, – прошептал мужчина.

Женщина крепко поцеловала его.

Мужчина взял ее лицо обеими руками и легонько отстранил.

Долго разглядывал.

– Вот ты какая.

Помолчав, добавил:

– Они, по-своему, правы, но и мы с тобой не простаки… Что они рассказывали о Париже? Что меня там ждет? И кто эти «они»?

– Гендин, особоуполномоченный…

– Во как – особо!.. Впрочем, я его знаю. Что же он рассказал?

– Как ты попал в плен к красным…

Мужчина вскочил и быстро заходил по комнате.

– Дальше! Дальше!!

– Что в Париже тебя ждет смерть. Один из тех двоих, отказавшихся лечить красноармейцев, сумел выжить и добрался до Парижа.

– Дальше! Дальше!..

– Там он сумел устроиться таксистом, но, по словам Гендина… Кто такой этот Гендин?

– Один умный человек. Он как-то допрашивал меня. Слишком умный… Дальше!

– Он не забыл, что случилось с ним зимой двадцатого, и все эти годы копил злобу. Хуже того, он сумел настроить против тебя товарищей по Обще-Воинскому союзу.

– Это на него похоже.

– Ты слыхал об этом врангелевском союзе?!

– Нет, об этом мерзавце. Дальше!

– Эти братцы накопили столько ненависти на советскую власть, что только держись.

Женщина уже несколько освоилась.

– Масла в огонь подлил некто Ходасевич, невозвращенец. Якобы в октябре прошлого года в парижской газете «Возрождение» была опубликовал статья «Смысл и судьба «Белой гвардии», в которой Ходасевич убеждал читателей, что не только роман, но и сама пьеса являются завуалированной и по этой причине особенно опасной апологией красного режима.

Гендин заявил, что эта статья якобы наделала шум в эмигрантской прессе. Как раз в эти дни в Париже была опубликована «Белая гвардия», к постановке готовят булгаковский водевиль «Зойкина квартира». Да и за «Турбиными» дело не станет…

– Это на него похоже.

– На кого?

– На Ходасевича. Я получил весточку от Горького. Он, конечно, тот еще нижегородский хитрован, но в этом случае поступил честно. Написал, что предупредил Сталина о происках Ходасевича. Как тот подуськивает эмиграцию.

– Я не знаю, как Ходасевич подуськивает эмиграцию, но Гендин предупредил, что тебя в Париже ждут не дождутся.

– Порой и черт проявляет благородство, особенно когда речь идет о карьере. Но можно ли верить черту?

– Черту нельзя, а человеку можно. Ты можешь обратиться к этому самому Гендину за разъяснениями…

– С ума сошла!! Об этом молчать! Молчать, молчать, молчать!.. Как о встречах с… Под пытками молчать.

Мужчина долго прикидывал что-то про себя. Потом выговорил:

– Стоит только обратиться к Гендину за разъяснениями, и я никогда не допишу свой роман. Сгину бесследно, бесполезно. От них правды не добьешься. Ленусик, ты тоже никогда и никому не обмолвишься о том, в чем призналась мне. Ты будешь молчать как рыба, как иерихонская стена, какими бы сладким не показался тебе зов медных труб. Ты будешь молчать как море. Оно – единственный свидетель… Ты можешь говорить обо мне что угодно, но о главном ты должна молчать. Ты можешь сообщить, что после звонка Сталина, я выбросил в пруд револьвер, с которым до той поры не расставался.

– Миша?! – женщина сцепила пальцы. – Неужели?..

– Да. Я умру через несколько лет, и я каждодневно, ежечасно прошу Господа – помоги мне закончить этот роман! Это мое заветное желание, а собачий хор критиков не унимается. Если бы ты знала, как мне надоела эта мещанская сволочь!.. Неужели у Воланда других забот нет?.. Разве что вот так – «… она ехала на трамвае по Арбату и то думала о своем, то прислушивалась к тому, о чем шепчется гражданин, сидящий впереди нее…»

Он запнулся.

Женщина шепотом подсказала: