Кавешич пропал три дня назад, и по всему выходило, что контур впервые засбоил примерно в то же самое время.
Голос Сешеня разорвал застывшую тревожную тишину:
— Кого послать к Марию — сложный вопрос, — при известной доле фантазии гримасу Моравицкого можно было принять за улыбку. Но Павен избытком фантазии отягощён не был, поэтому смотрел на мир без прикрас: Моравицкого заметно перекосило, и было, в общем-то, отчего. — С одной стороны, вроде бы вы глава всей этой богадельни. Но все мы знаем, что ваша задача — дальние рубежи и разведка. Вы наш щит, Павен, хоть и под самым нелепым прикрытием. И я очень сожалею, что свалил на вас кляузы и прочие эпистолии.
Сешень задумчиво оценил клонящуюся к краю неровную стопку листов, и осторожно потянул к себе тот, что свисал на три четверти над полом. Павен нахмурился, следя за плавно перетекающей в руки Моравицкого запиской. Он помнил, что до этой части стола ещё не добрался. Сюрпризов отчаянно не хотелось.
— С другой стороны, какой-никакой, а владелец замка всё-таки я, и ответственность за происходящее здесь несу тоже лично я, и перекладывать её на вас, как эти бумажки, не собираюсь. Да и весь процесс мы отлаживали с Невтоном. Вот, кстати, как насчёт того, чтобы заслать к Марию его? — Сешень обернулся к ректору, оценивая его грозно перекошенное лицо простого, как топор, вояки, — Нет? Вот и я думаю, что Марию мы пока ничего докладывать не будем.
— Жаль, — Павен достал из ящика стола плотный чёрный конверт.
— Что это? — пробормотал Сешень, и Вельский даже попытался ответить, что это средство экстренной связи при чрезвычайных ситуациях, вроде внезапной осады, массового помешательства или какой-нибудь чумы жемчужнорылых свиней, Павен на память все случаи и не помнил. "Вскрыть конверт и отбежать подальше", гласила инструкция. Что произойдет дальше, Вельский представлял очень примерно. Возможно, всё вокруг поразит голодная чёрная бездна. А может быть, наоборот всех находящихся рядом вырубит безжалостный парализующий свет. Это было новое поколение агентских артефактов, созданных его личным приятелем Хьюго, и в деле он его ещё не проверял. Но Сешень смотрел не на конверт, а на записку. — Это… — Моравицкий поднял на него сконфуженный взгляд, — Я даже вслух это зачитать не могу. — Павен выхватил из его пальцев листок и с ужасом почувствовал, что краснеет.
Записка содержала одну единственную фразу, выведенную на этой злосчастной бумаге весьма витиеватым почерком:
"Я Вас люблю", и подпись, прочитав которую, он с тоской посмотрел в окно в сторону перевала, серьёзно подумывая, прямо сейчас отсюда тайно бежать или эвакуироваться по полной программе с поддержкой имперских спецслужб.
Сешень сочувственно хмыкнул, Павен надеялся, что сочувственно, и похлопал Вельского по плечу:
— Даже не знаю, радоваться за вас, или пугаться. — Или не сочувственно, а злорадно? Всё-таки Павен всегда знал, что аристократам участие не свойственно.
Ректор Ратицкой академии, тайный советник и просто старый боевой пёс Мария Первого дрогнул усами и смущенно крякнул.
А ведь есть ещё ягоды в… пороховицах-то. И вообще… он весьма обеспеченный и завидно перспективный мужчина. Жаль, не всем это понятно. А то, что возраст почти преклонный, так это только плюс. Помрёт скоро, и наследство приличное оставит… Так ведь не берёт его в законные мужья всерьез никто. Только вот такими легкомысленными эпистолиями соблазняют. А могли бы некоторые и всерьёз… Хотя между безродным имперским псом и князем выбор, конечно, очевиден. Павен бросил на Сешеня мрачный, насупленный взгляд и сдержанно вздохнул.
— Эльза Батишек — это всё-таки вся артефакторная гильдия и все, кто им обязан. Распорядитесь этой возможностью разумно, — выдал Моравицкий очевидный совет. Будто он сам уже об этом не подумал.
Так оно и было. Именно об этом он и размышлял, а не о всякой легкомысленной ерунде, которой сейчас в его кабинете вообще не было места.
Да и воспользоваться мелкой манипуляторшей Батишек было не грех. Это надо ж было такое выдумать? «Я вас люблю»…
Понаблюдать. Выяснить, что ей может быть нужно.
Надо только повнимательнее присмотреться, с какой стороны подцепить понадёжнее. А так Сешень прав, конечно, и про гильдию, и про должников её. Павен сложил записку, многозначительно потряс ей и под сдержанное хмыканье Моравицкого убрал в сейф. Не стоит разбрасываться важными документами.
— В поисках Левека нам это сейчас вряд ли поможет. Послали кого-нибудь? — спросил Вельский, напуская на физиономию суровый вид.
— Только путевых ищеек. Три вернулись пустыми, — Сешень устало опустился в кресло.
— Думаете, четвертая взяла след?
— Надеюсь.
Настроение князя Вельскому совсем не нравилось. Неутомимый, деятельный Сешень всегда был большой проблемой, но обратное его состояние вызывало тревогу. Как бы эта его светлейшая хандра не аукнулась им масштабным переполохом. А для всяческих спонтанных волнений Павен был уже недостаточно молод. Вельский прочистил горло и расправил ссутуленную заботами и недосыпом спину.