Он достал пачку «кэмала», закурил, после чего снова разлил коньяк по бокалам.
Пришла хозяйка, принесла три больших стеариновых свечи и зажгла их. Сказала, что генератор запустят, когда придёт Сергеич, чтобы он мог без лишних трудностей устроиться и помыться. Ушла.
Лазарев, отпив немного, подошёл с бокалом к окну. Темнело; тускло светились окна в гостинице напротив – только на вышках, возле которых расположились военные, ярко алели три сигнальных огня.
– Мы вот говорим – топливо сюда будет сложно доставить, – Заглитин с пепельницей в руке устраивался полулёжа на кровати, – а ведь топлива может вообще не быть. Ты знаешь, что в Штатах где-то раз в пятьдесят больше нефтеперерабатывающих заводов, чем у нас? Представляешь? Уровень, да? Все эти «арматы», «Т-90» и прочая хрень через неделю просто не поедут. Им же нужна хорошая горючка, а откуда её взять? Нефти полно, а качественного топлива и заводов нет. Всё оборудование оттуда привозили. Всё! Целые заводы – от ректификационных колонн до турникета на проходной – оттуда. Сейчас их раздолбят, если уже не раздолбили, и всё… подписывай капитуляцию. Сами уже сделать не сможем. Нет ни кадров инженерных, ни производственных мощностей. У нас станки, да и просто промышленное оборудование, вообще не производится. Если даже что-то создаётся, хоть какой-то производственный продукт, то он делается на импортных станках и по западным программам. Оттуда приезжают спецы – и налаживают. Есть импортное оборудование и советское старьё, а российского – нет!
– Ну, они что, не знали, когда войну начинали против Штатов? – монотонно произнёс Лазарев, отходя от окна: он без интереса слушал бывшего депутата.
– Думаешь, не логично? – спросил Заглитин, криво улыбаясь.
Сергей пожал плечами и собирался пояснить свою мысль, но Заглитин продолжил:
– А всё логично. Они тогда делали неправильно – и сейчас поступили так же неправильно. Это их пагубная последовательность. Они просто не могут по-другому, правильно, как надо. Они живут в другой реальности, в неправильной.
Заглитин замолчал. Глубоко затянулся сигаретой… и сделал долгий выдох.
– Ничего. Теперь они возвратятся в нормальную реальность. Недолго последнему карлику осталось. Эх!..
Он стряхнул пепел с сигареты мимо пепельницы, но не обратил на это внимания.
– Сейчас всё будет решаться там, – рукой махнул куда-то в сторону, – а я здесь, в этой дыре! Даже Иркутск…
Он не договорил. Однако Лазарев понял Заглитина. Появилась возможность взять власть, отхватить свой кусок. Решается всё в Москве. Там есть возможность. Даже в Иркутске можно было бы организовать своё движение, найти своё место, но… но Иркутск горит и недоступен. Город с огромным количеством людей стал бесполезен для амбиций политика и бывшего депутата.
– А может быть, вообще лучше возвратиться в Ушканью падь? – размышляя, произнёс Сергей.
– И что там будешь делать?
Лазарев пожал плечами:
– Там спокойнее.
– Спокойнее? Ну-ну. Спокойнее – это когда информация есть. А там ничего не знаешь. Мир перевернётся… Завтра Крым хохлам возвратят, Китаю ущерб возмещать начнут, президента нового назначат, путинскую шушеру расстреляют перед мавзолеем… а ты – ни слухом, ни духом.
– Телевизор там есть, тарелка спутниковая, – спокойным, равнодушным тоном проговорил Сергей.
– Только солярки для генератора там мало. Ни жратвы, ни питья. Из Байкала теперь пить нельзя. И вообще…
Заглитин сел, поставил пепельницу на столик, налил себе ещё выпивки.
– И вообще, – продолжал он, – лучше держаться людей. Какой бы ни был наш народ, а если война, то надо сообщаться. Ведь вот кто мог подумать ещё пару дней назад, что всё будет так? Думали – начнётся война и все залезут в подвалы, в бункеры всякие. Думали – на улицу носа нельзя будет высунуть несколько лет. А теперь посмотри. Нет, мы сейчас не на улице, но ведь и не в подвале. Живы, здоровы… пока, тьфу-тьфу, сидим, коньяк пьём. Жизнь-то продолжается. А навыдумывали… радиация, ядерная зима, атомная … (фигня).
По речи и виду Заглитина было заметно, что он захмелел: лицо его раскраснелось, он чаще обычного делал резкие жесты.
Разговор продолжался ещё несколько минут, но Сергея стало клонить ко сну. Его вообще расслабляла крепкая выпивка, обессиливала. К тому же день выдался долгий, тяжёлый: с минутами ужаса, часами страха и сильного волнения, с ежесекундным тревожным ожиданием, с новыми лицами.
Он прилёг на койку, закинул одну руку за голову, закрыл глаза.
– Что, голова болит? – бросил взгляд на Лазарева Заглитин: он был уже возле стола и наливал себе коньяк.
– Нет, – через силу ответил Сергей.
– А я о своих думаю: где они сейчас, как они там? – одним глотком Заглитин опустошил бокал, куснул яблоко – и вышел из комнаты.
Лазарев слышал, как он спустился по лестнице, заговорил с хозяевами. Потом с улицы донёсся рокочущий звук двигателя (наверное, бронетранспортёра) – приблизился… стал отдаляться. Опять негромкие голоса на первом этаже. Через минуту Сергей уже дремал.