Операция «Фараон», или Тайна египетской статуэтки

Во время размышлений Омар вспомнил о способе, которым часто пользовался профессор Шелли, да и другие виденные им археологи. Но для этого Омару необходим был лист бумаги размером с оригинал. На алтаре капеллы стоял открытый требник. Омар закрыл его таким образом, что задняя обложка оказалась сверху. Затем он приподнял ее и вырвал последнюю, пустую страницу книжки. Окунув лист в чашу со святой водой и подождав, пока он не пропитался влагой, он положил его на осколок плиты и прижал ладонью так сильно, как мог.

Через пару минут лист принял очертания каменной плитки, Омар помахал им, высушивая, и спрятал под рубашку. По дороге к камере, в которую его проводил монах, Омар проходил проем, ничем не отличавшийся, казалось бы, от десятков остальных, если бы не одна заинтересовавшая его деталь: за аркой двери висел старый потрепанный занавес, скрывавший внутреннее помещение.

Омар прислушался и, ничего не услышав, отодвинул занавес. Перед ним была просторная, лучше, чем другие, освещенная комната, имевшая еще одно отличие от остальных: деревянная мебель, стол, стулья и ящики, сложенные в виде шкафов, заставленных картами, папками и книгами, придавали ей вид средневекового кабинета. Все было затянуто паутиной, и казалось, в комнату уже давно никто не входил. Почему же она была освещена?

Пока Омар пытался разобраться в хаосе, царившем в комнате, взгляд его упал на открытый шкаф по левую руку: среди листков, обрывков и документов сидел седой человек в пыльной одежде. Сначала Омар подумал, что он мертв, но, осторожно приблизившись и склонившись, заметил живой огонек в его глазах. Морщинистое лицо растянулось в подобии улыбки, напугавшей Омара.

Неподвижно, скрестив ноги, как египетский писец, старик сидел, больше похожий на видение, чем на существо из плоти и крови. И если бы он исчез так же внезапно, как появился, это не показалось бы Омару странным.

— Профессор Хартфилд? — осторожно спросил он.

Мужчина поднял голову и уставился мертвым взглядом мимо Омара.

— Хартфилд мертв, — ответил он монотонно, — я его Ка, его жизненная сила, если ты понимаешь, о чем я говорю.

Но Омар не понял. Древние египтяне называли бессмертный дух, охраняющий человека, Ка, поэтому часто человек изображался с двойными очертаниями. Что он имел в виду: я его Ка?

Омар все раздумывал, а старик продолжил свое бесцветное повествование:

— В оке Гора, в яйце мира покоюсь я. В оке Гора сосредоточена вечная жизнь. Оно хранит меня, даже когда закрыто. Окруженный сиянием, брожу я по дорогам. Повинуясь желаниям сердца, движусь я повсюду. Я есть и я живу…

Не успел он закончить, как тело его опало, как шланг, по которому была прекращена подача воды, голова упала на плечо, руки повисли, будто сказанные слова потребовали нечеловеческих усилий.

Странный голос не мог скрыть английского акцента говорившего. Человек должен был быть Хартфилдом, но казалось, что он впал в безумие, как и прочие обитатели монастыря. Стараясь не напугать мужчину, Омар опустился перед ним на колени, осторожно тронул рукой и тихо сказал:

— Профессор Хартфилд, вы меня слышите?

Почувствовав прикосновение, мужчина выпрямился, встряхнулся, как собака, вылезшая из воды, и вновь заговорил:

— Не дотрагивайся до меня, чужестранец, потому что я Ка. Ка Эдварда Хартфилда. А каждый, дотронувшийся до Ка, умрет.

Невольно Омар отпрянул. Но, будучи Так близок к цели, он не собирался сдаваться. Вторя собеседнику, он произнес:

— Ка Эдварда Хартфилда, как ты попал сюда и кто твои враги?

С открытым ртом слушал Хартфилд слова Омара. Дрожание век говорило о том, что он понял их. После долгого молчания он ответил:

— Мои враги — коптские монахи. Они держат меня здесь, как дикого зверя, и наверняка давно убили бы, если бы я не был им нужен с моими знаниями.

— А как ты попал сюда?

Хартфилд упорно молчал. Он смотрел в пол, наклонив голову вперед, руки его бессильно висели. Казалось, первая же внятная фраза стоила ему неимоверных усилий.

— Как ты попал сюда, Ка Эдварда Хартфилда? — настойчиво повторил Омар. Он схватил мужчину за плечи и встряхнул его, но ничего не изменилось. — Ка Эдварда Хартфилда, ты слышишь меня? — крикнул Омар, помня о том, что его могут услышать и за пределами комнаты. — Что тебе известно об Имхотепе?

Не успел он произнести имени Имхотепа, как жизнь вернулась в члены человека. Он широко раскрыл рот и вздохнул, затем закрыл глаза, будто для молитвы, развел руки в стороны ладонями кверху и голосом, заметно отличавшимся от прежнего, заговорил: