Два дня спустя Беван сидел в спальне Черчилля на его кровати и разъяснял план операции «Фарш» премьер-министру, который был в пижаме и халате и дымил большой сигарой. Обширные винные погреба старинного здания, расположенного напротив Сент-Джеймс-парка, были превращены в укрепленную систему подземных комнат, туннелей, кабинетов и спален — в оперативный «нервный узел» под названием «Правительственные военные помещения». Над этими помещениями находилась так называемая «пристройка к Даунинг-стрит, 10», включавшая в себя подземную квартиру, где Черчилль обычно ночевал. Британский премьер военных лет, как правило, работал до поздней ночи, попивая виски, и вставал, соответственно, не очень рано.
Беван явился ровно к десяти в полной военной форме. «К моему удивлению, меня провели к нему в спальню в „пристройку“, где он сидел на кровати и курил сигару. Он был окружен бумагами, черными и красными картотечными ящиками». Черчилль любил дезинформационные планы. Чем они были невероятнее — тем лучше: он был неравнодушен к миру шпионажа с его подпольным блеском. «В высших сферах секретной работы реальные факты зачастую ни в чем не уступали самым фантастическим вымыслам из романов и мелодрам», — писал Черчилль после войны.
Беван протянул ему один-единственный листок бумаги, где коротко был изложен план, и Черчилль прочел. Беван почувствовал, что ему надо сказать хоть что-нибудь: «Конечно, нельзя исключать, что испанцы поймут, что этот человек не погиб в авиакатастрофе, а был валлийским садовником, который отравился средством от сорняков». На подготовительной стадии Беван предоставил заниматься деталями Монтегю и Чамли, и теперь, рассказывая премьер-министру, одетому в ночную рубашку, о патологических механизмах отравления, он искажал факты. «Отрава от сорняков идет в легкие, и ее очень трудно обнаружить, — сымпровизировал он. — Чтобы узнать, от чего он умер, нужно, по всей видимости, от трех недель до месяца».
Черчилль «сильно заинтересовался» планом — настолько сильно, что Беван счел своим долгом предупредить его: затея может окончиться полным провалом. «Я указал ему на то, что, разумеется, существует возможность неудачи, что обман могут разоблачить. Или что тело может не вынести на берег, или что его вынесет, но испанцы просто передадут его британским представителям, не поинтересовавшись ключевыми документами».
Премьер-министр ответил на это в своей обычной манере — кратко и емко: «В таком случае мы заберем труп обратно и устроим ему еще один заплыв».
Итак, Черчилль был, как говорится, в команде. Но он поставил одно условие: прежде чем начинать операцию «Фарш», необходимо заручиться согласием генерала Эйзенхауэра, на чью сицилийскую кампанию может существенно повлиять ее успех или неудача. Предоставив Черчиллю докуривать сигару в постели, Беван вернулся к себе в Лондонский контрольный отдел, откуда немедленно отправил совершенно секретную шифровку под кодовым именем «Чосер» Эйзенхауэру в Алжир, в передовой штаб союзных сил. Ответ пришел уже через несколько часов: «Генерал Эйзенхауэр полностью одобряет ФАРШ».
10
Настольно-теннисный предатель
Горстка людей, знавших секрет, почувствовала сдержанную радость. Мрачное настроение Монтегю прошло. «У меня все больше и больше оптимизма, — писал он Айрис. — К тому времени, как ты получишь это письмо, мы, вероятно, расчистим путь для удара по слабому месту Гитлера (Италии), и, судя по всему, итальяшки долго не продержатся». Поразительно, но это открытое изложение военного плана беспрепятственно прошло почтовую цензуру. «Фарш на мази», — писал в своем тайном дневнике Гай Лиддел, отвечавший в МИ-5 за контрразведку. «План „Фарш“ одобрен премьер-министром. Документы подделаны первоклассно».
Лиддел осуществлял общее руководство отделом «В» службы безопасности, отвечавшим за выявление вражеских шпионов и возможных агентов. Его люди следили за перебежчиками, подозрительными иммигрантами, нацистскими шпионами, двойными агентами, сторонниками Советского Союза — и, в числе многих, за Айвором Монтегю. Ибо, пока достопочтенный Юэн готовил свой изощренный шпионский трюк, беспокойство МИ-5 и МИ-6 по поводу достопочтенного Айвора неуклонно возрастало.