Операция «Испаньола»

— Вот я и говорю, — Стриженый придвинулся к старшему лейтенанту и взял его за рукав куртки, чтобы усилить эффект доверительности, — мы, — он выделил местоимение «мы» интонацией, — мы грабим транспортные самолеты, которые принадлежат военно-воздушным силам Норвегии, фактически и юридически мы осуществляем нападение на территорию Норвегии, на ее граждан. Это может закончиться войной?

— Это может закончиться войной, если мы не будем грабить транспорты! — высказался Стуколин довольно резко, но тут же прикусил язык: несмотря на опьянение и общую расслабленность, он сообразил, что сболтнул лишнего.

Чтобы исправиться, он произнес, стараясь говорить медленно и обдумывая, что он говорит:

— Понимаешь, это государственная тайна. И лучше бы тебе не знать большего.

— Государственная тайна? — Стриженый тихо и невесело рассмеялся. — Сколько живу, все время слышу: «Государственная тайна», «Военный секрет», «Только для служебного пользования». Но, знаешь, я уже не пионер из «четвертого-б» и не верю в то, что сохранение государственной тайны во всех случаях полезно для государства. Обрати внимание, лейтенант, не для начальников наших — политиков и президентов, — а для России! Вот я и думаю, снова меня впутывают в опасное дело, бормочут что-то про государственную тайну, я рискую своей головой и своими парнями и снова не знаю, будет ли моим детям толк от того, что я делаю, или опять я и они окажемся в дураках.

У Стриженого не было детей, но этого Стуколин не знал. Впрочем, отвечать напрямую он в любом случае не собирался.

— Ты можешь поверить моему слову? — спросил он Стриженого.

— Смотря какому слову…

— Слову офицера.

— Могу.

— Я даю тебе слово, что мы поступаем правильно. Мы не можем поступить иначе, мы будем перехватывать транспорты до тех пор, пока они будут лететь по этому воздушному коридору.

Стриженый помолчал, разминая в пальцах новую сигарету. Стаканчик с коньяком и бутылку он отставил на специальную полочку.

— Олег, — обратился он вдруг к сидящему впереди водителю, — выйди!

Водитель беспрекословно вылез из машины под дождь, захлопнул дверцу. Видно, Стриженый решил, что дипломатией здесь ничего не добьешься, и двинулся напролом.

— Буду откровенен с тобой, лейтенант… Ты, кстати, коньяка еще не желаешь?

— Нет, спасибо.

— Так вот, буду с тобой откровенен. Я не люблю, когда меня используют «втемную». Я не люблю, когда вместо толкового объяснения, что происходит, меня пугают «государственной тайной». Ведь если все сорвется или пойдет вкривь и вкось, козлами отпущения станем мы, а вовсе не наши начальники. Мы — а значит и я — имеем право знать, в чем мы участвуем и чем мы рискуем.

Лохом быть не хочется, лейтенант. Очень не хочется быть лохом…

Доводы Стриженого поколебали неприступность Стуколина в вопросе сохранения тайны. Ему действительно нравился Стриженый, и он не понимал, почему от этого парня скрывают истинную подоплеку событий, в которых тот принимает самое непосредственное и активное участие. С другой стороны, Стуколин хорошо помнил, что, когда вопрос о тех, кто будет прямо или косвенно участвовать в операции «Испаньола», обсуждался на «военном совете» в Ленинской комнате части 461-13 «бис», советник Маканин был категоричен: никто ничего не должен знать. Причины держать всё в секрете объяснять было не нужно; война не объявлена, поддержки сверху в случае провала ждать не приходится, разведка потенциального противника шурует во всю, и тэдэ, и тэпэ. Но теперь, после выступления Стриженого, старший лейтенант вдруг задумался: а так ли всё очевидно, как показалось в первый раз? Нет ли тут какой-нибудь каверзы, тщательно скрываемой Маканиным от участников операции?..

Очень не хочется быть лохом…

— Мне кажется, мы должны поделиться, — сказал Стриженый, не дождавшись от Стуколина ответной реплики. — Я расскажу тебе, что знаю я. Ты расскажешь мне, что знаешь ты. Только так мы можем разобраться, что к чему в этом деле и правду ли нам говорят наши руководители…

Стуколин подумал, что в предложении Стриженого есть свой резон. Подобный обмен поможет расставить точки над i. Выясним, где Маканин говорит правду, а где недоговаривает или просто врет. Это важно. И не только для душевного спокойствия, но и для того, чтобы быть стопроцентно уверенным — завтра тебя не назовут «военным преступником» в Международном трибунале и из-за твоих действий не разразится новая мировая война.

Старший лейтенант Алексей Стуколин был готов выложить Стриженому всё, что знал об операции «Испаньола». Единственное, что останавливало его, — мнение друзей: скрыть от них свою откровенность с посторонним участником операции он не имел права. Да, сначала нужно посоветоваться с Громовым.

— Я тебя понял, — сказал Алексей Стриженому. — Но сейчас ничего сказать по этому поводу не могу. Мне надо переговорить с…— он замялся, — с теми, кто…— произнести имена друзей означало выдать часть тайны, но Стуколин нашелся: — с теми, кто в истребителях.

— С другими офицерами? — уточнил Стриженый с непонятной интонацией.

— Да, — подтвердил Стуколин. — С другими офицерами, занятыми в операции перехвата.