Операция «Людоед»

Заиграла музыка, певица запела о солнце, которое встает над равниной, и о своей любви, которая чахнет день ото дня под этим палящим солнцем. Стерн скинул полотенце с лица, глянул на часы и снова закрылся полотенцем. На часах восемь двадцать. Интересно, где сейчас Зураб? В Польше или в Турции? Если он в Стамбуле, то сейчас наверняка сладко спит, обняв за талию какую-нибудь блондинку. Склонные к полноте блондинки в его вкусе. Да, Зураб спит… Ведь в Стамбуле сейчас пять с четвертью утра. Стерн лежал, закрыв глаза, и перелистывал недавние воспоминания, словно страницы хорошо знакомой книги. В начале лета они с Зурабом заказали отдельный кабинет в тихом ресторане «Загорье» в пригороде Варшавы. Интерьеры рестораны были выполнены в совершенно диком безвкусном стиле. «Загорье» больше напоминало дом терпимости, чем кабак. В залах и кабинетах развесили красные светильники, настенные бра задрапировали темно багровой тканью. По стенам вместо обоев красный атлас. И, наконец, главная изюминка – застекленные гобелены работы художника, сдвинутого на сексуальной почве. На всех картинах множество обнаженных мужчин и женщин совокупляется на фоне величественных картин природы: водопадов, гор, покрытых шапками снегов, дремучих непролазных лесов. Если приглядеться повнимательнее, заметишь, что во всех этих оргиях принимают участие домашние животные: собаки, лошади и даже одинокая корова. Потолок украшали пухлые грудастые нимфы, голые купидоны и амуры, слепленные из гипса и покрытые золотой краской. Если абстрагироваться от интерьера, не смотреть по сторонам, то аппетит не пропадет. В тот вечер на ужин заказали фирменные блюда: утку, фаршированную черносливом, паштет из гусиной печенки и тушеные овощи, сдобренные кавказскими пряностями, такими острыми, что дыхание перехватывало. Хозяином «Загорья» был один грузин, давний приятель и земляк Зураба. Поэтому кабак считался среди своих надежным заведением, где можно говорить о чем угодно, не опасаясь, что твои слова прослушают полицейские ищейки или контрразведчики. «Польша вполне приличная страна, но очень продажная, очень коррумпированная, – Зураб попробовал белое вино и кивнул официанту. – Ну, разумеется, не такая продажная, как Грузия. И взяточников тут в сто раз меньше. Впрочем, с Грузией по этой части никакое государство не сравнится. Грузия, пожалуй, самая продажная страна в мире. Там все куплено и перекуплено снизу доверху. А Польша мне понятна. Поэтому я себя здесь нормально чувствую, почти как дома. А тебе как Варшава?» Стерн на минуту задумался и честно ответил: «В моей жизни нет настоящих душевных привязаностей. Поэтому мне живется легко в любой стране мира. Разумеется, если у меня все в порядке с наличностью». Когда подали коньяк, Стерн сказал: «Этот Людович, он странный тип. Не интересуется деньгами, премиальными. Я не доверяю таким людям. Откуда вы его откопали?» «Сам нас нашел, – ответил Зураб. – Он несколько раз приходил в „Приют милосердия“. Видимо, подозревал, что за этой вывеской скрывается не вшивая гуманитарная шарашка, а что-то серьезное. Обращался к Цыбульскому, говорил, что ему нужно встретиться и переговорить с самым высоким начальством. Наши спонсоры решили присмотреться к этому человеку поближе». Зураб долго возился с утиным крылышком, запеченным до поджаристой корочки. Он пообтерся в Европе, усвоил хорошие манеры и теперь даже дичь, которую нормальные люди разделывают руками, ел при помощи ножа и вилки. «Мы следили за Людовичем в течение нескольких месяцев, слушали телефон, выясняли его личность, – сказал Зураб. – Нужно было убедиться, что он не работает на Внешнюю разведку или ГРУ. Когда его проверили, мы пошли на контакт. Это его идея – терракт в Перми. Он всесторонне обосновал предложение. Сделал все расчеты. Мы перепроверили – объект диверсии выбран идеально». «Тогда, при нашей встрече с Людовичем, он говорил о какой-то незаживающей ране на теле России, – сказал Стерн. – Якобы эта рана образуется после нашей акции. Это что, просто образное выражение?» «Нет, все очень конкретно, – ответил Зураб. – Просто не было времени все растолковать. После взрыва на плотине ГРЭС произойдет много всяких неприятностей. О них Людович уже говорил». Зураб мучительно долго ковырял вилкой овощи. Видимо в это минуту он решал, посвящать ли Стерна во все тайны предстоящей акции. Или скрыть некоторые ее детали. Но Зураб не из тех людей, кого подолгу грызут черви сомнения. Доверяя какому-то человеку, он доверяет ему до конца. «Понимаешь, дело тут вот в чем, – сказал Зураб – Ниже по течению реки находится секретная бактериологическая лаборатория, в ней спрятаны почти все самые опасные вирусы, знакомые человечеству. И незнакомые тоже. Во времена „холодной войны“ русские проводили там опыты по созданию убойного бактериологического оружия. „Холодная война“, как утверждают политики, кончилась. Но вирусы-то остались. Так вот, эта лаборатория попадает в зону затопления». «И в этом случае удержать вирусы в лаборатории не будет возможности?» – продолжил мысль Стерн. «Вот именно, – кивнул Зураб. – Как бы не старались власти, чего бы они ни делали, в ближайшие день-два после акции тысячи людей заболеют сибирской язвой, чумой и другими болезнями, у которых даже нет названий, только секретные порядковые номера. Я сильно подозреваю, что там есть болезни пострашнее СПИДа. С водой вирусы распространятся не только на Пермскую область, но и на все ближние регионы. И дальше число больных будет расти в геометрической прогрессии… Секретная бактериологическая лаборатория – и есть наша главная цель. Понял?» Стерн молча кивнул головой. «Людович считает, что этого тебе, как исполнителю, лучше не знать», – добавил Зураб. «Тогда зачем ты об этом говоришь?» – Стерн прикурил тонкую сигару. «А я считаю, что ты должен знать все, – ответил Зураб. – Все тонкости, все нюансы. Возможно, когда-нибудь наша акция станет достоянием гласности. Твое имя внесут в книгу рекордов Гиннеса. Как человека, который убил больше все людей. Не любил, а убил». Зурабу понравилась собственная шуточка, он смеялся так долго, что на глазах выступили слезы.