Операция «Молодожёны»

– Нет, хорошо, что ты не умерла. Тебе нужно жить. Ты молодая, красивая девушка… Тебе нужно жить.

Сказав это, Ромашов покраснел ушами и замолчал. Лидия не знала что ответить на это и только растерянно улыбнулась ему.

В этот момент вернулся старик.

– Чего с ногой-то? – спросил он Ромашова.

– Повредил при прыжке.

– Бедовый ты. Будет нас двое хромых в доме, значит. Ну-с, племянники, пойдемте, покажу вам ваши спаленки. В доме две комнаты и тераска. В одной спаленке, которая угловая, думаю, лучше барышне устроиться. Она хоть и меньше, но зато обособленная. А тебе, молодой человек, придется довольствоваться проходной. Вы не против?

Лидия и Василий дружно мотнули головами. Иван Иванович продолжил:

– Я сплю на печке в кухне. А летом на тераске. Сон у меня как у младенца, то есть чуткий и непостоянный. Могу ночью ходить или ворочится, вы не пугайтесь. Ночью на улицу не выходите, я спускаю Грома с цепи. Он носится по участку как оглашенный. Злой что черт. Любого вора загрызет – не моргнет. Если по нужде припрет, то в ведро в сенях можно…

Старик говорил заботливо и о постороннем, но Ромашов и Лидия, научившиеся читать смысл между строк, поняли посыл его слов: мол, не пытайтесь улизнуть мимо меня, услышу; вы, голубчики, под круглосуточным надзором недремлющего ока.

Лидию устроили (якобы) машинисткой в управление железной дороги, а Василия – (будто бы) в контору местного завода. Их нелегальная самостоятельная жизнь начиналась с завтрашнего дня.

Оставшись одна в своей новой комнатке, состоящей из зашторенного оконца, кровати под цветастым покрывалом, письменного стола со стулом и небольшого шифоньера, Лидия раскрыла маленький чемоданчик, которым ее снабдил полковник, и первым делом развесила на плечики пару сшитых на нее платьев, теплую кофту и разложила по полочкам чулки, небогатую косметику и прочие женские мелочи, наличию которых весьма удивилась. Однако почти сразу сообразила, что чемодан ей собирала скорее всего женщина. Мужчина до такого просто бы не додумался. Покончив с обустройством, Лидия брякнулась на кровать, закрыла глаза и, полежав так некоторое время, неожиданно для самой себя задремала.

Ромашов не спешил разбирать свой чемодан. Он подошел к одному из двух окон большой комнаты: в стекло с наружной стороны билась веточка сирени, покрытая белыми мелкими цветочками. Потом развернулся и осмотрел свое новое жилище. В углу кровать, посередине крепкий дубовый стол, покрытый льняной скатертью, между окнами трюмо. Две комнатки разъединяла стена, а соединял каменный подтопок, обложенный красивой изразцовой плиткой с синим узором. Непритязательно, но симпатично и полезно – зимой в комнатах будет тепло.

Его ноги коснулось что-то мягкое и настойчивое. Ромашов вздрогнул и посмотрел вниз. О его брюки терлась пучеглазая трехцветная кошка.

– Это Матильда, – пояснил возникший в дверях хозяин и прикрикнул: – Брысь, дура! Толку от тебя никакого, одна шерсть только кругом!

Матильда никакого внимания на окрик не обратила.

Ромашов присел и погладил кошку по мягкому и теплому шерстяному боку.

– Вы ее гоняйте, если мешает. Совсем сбрендила на старости лет, все на ласки ее тянет. Лучше б мышей ловила.

– Зачем же гонять? Она мне совершенно не мешает. Я люблю кошек. Вообще животных люблю. У нас в деревне коровы были и овцы. Куры еще были. Собака и кот…

Вспомнив дом, Ромашов погрустнел и замолчал надолго.

Хозяин, почуяв сложность момента, деликатно промолчал и уковылял на кухню, а погруженный в невеселые мысли Василий все сидел на полу и машинально гладил довольно урчащую кошку.

Глава 7. Экзекуция

Пара недель ушла на привыкание к новым реалиям жизни и адаптацию к рабоче-шпионскому графику. Урочные и неурочные визиты полковника или лейтенанта воспринимались ими как неприятность, но неприятность привычная, без которой уже трудно представить себе свою жизнь.

О происходящем на фронте они узнавали из сводок Совинформбюро, пропечатанных в газетах, которые любил почитывать вслух старик Краснов, и передаваемых спокойным и уверенным голосом Левитана, льющимся сквозь помехи отчаянно шипящей тарелки радиоточки.

Несколько раз в городе объявлялась воздушная тревога. Немецкая авиация сбрасывала бомбы на автозавод, авиационный завод, завод Красное Сормово. Стреляли зенитки, носились по небу советские истребители, но бомбы продолжали падать, а бомбардировщики летать. Иногда бомбы не взрывались, иногда попадали в жилые кварталы или парки. Но, попадая в цель, наносили ущерб производству и живой силе, и тогда в городе шептались о количестве погибших и раненых. Газеты о таком предпочитали молчать. Иван Иванович все знал лучше других, но чаще молчал, лишь намеками давая понять, что известно ему больше, чем он говорит.

Во время налетов старик Краснов сгонял своих жильцов во двор, где под сараем был вырыт и оборудован небольшой, но достаточно глубокий погреб, который своими основательностью и аккуратностью исполнения больше напоминал маленький бункер. Там и отсиживались, пока сигнал тревоги не замолкал.