Операция «Наследник», или К месту службы в кандалах

Завидев Артемия Ивановича в темной глубине отеля, женщины взревели и в воздух гневно взметнулись пятнадцать кружевных зонтиков с крепкими ротанговыми ручками.

– Каччо!

– Мадонна путтана!

– Ла френья ди туа соррелла!

– Минкьоне!

– Каццо!

– Мерда!

Поток непонятных гневных ругательств, извергнутых жрицами любви на голову Артемия Ивановича, не на шутку испугали его. Он вырвался из рук лакеев и бросился обратно на лестницу, сбив с ног того, что не спеша шел с его чемоданчиком. Проститутки ворвались в отель, смяв сопротивление швейцаров, и ринулись следом за Владимировым.

– Синьор Бинт! – заверещал Боцци. – Вай ин мона! Ватти а фаре уна пипа!

– Сам ты пипа! Суринамская! – успел выкрикнуть хозяину отеля Артемий Иванович, прежде чем был настигнут разъяренными женщинами.

Такое непонятное для большинства обитателей гостиницы поведение путан объяснялось очень просто. В первый же день своего пребывания в Венеции, отпущенный с извинениями из префектуры на поруки русскому консульству, он вернулся в гостиницу, сняв по пути всех проституток на набережной Скьявони от площади Св. Марка вплоть до Публичного сада. Их оказалось ровно пятнадцать штук. Приведя их к себе в номер, он усадил растерянных жриц любви на диваны и, взяв в спальне со столика только что оконченную рукопись своей нравоучительной сказки для юношества о пользе промывания желудка раствором марганцовки в пропорции 1:3, озаглавленную «Волшебная клизма», принялся за чтение. Вскоре он устал и удалился в спальню, где крепко уснул, предварительно заперев дверь. Ожидавшие неистовой оргии, буйной вакханалии и чудовищных непристойностей, проститутки ждали продолжения почти до пяти утра. Поняв, что дело обстоит как-то иначе, они стали стучаться в спальню к Артемию Ивановичу, пока соседи его по коридору не пожаловались синьору Боцци, и по его указанию лакеи и швейцары не вытурили их из отеля. Следующие три дня «Гранд-Отель Даньели» находился в настоящей осаде, а Артемий Иванович не рисковал даже носа высовывать из номера, забаррикадировав дверь мебелью. Зато он нашел себе отменное развлечение. Взяв большую резиновую клизму, служившую ему для вдохновения при написании сказки и одолженную у гостиничного доктора, он набирал в нее воды и прыскал в прохожих, гулявших по набережной. И вот наступила расплата.

Чей-то зонтик, зацепив Артемия Ивановича за ногу, прервал его стремительный бег вверх по лестнице и он упал, покатившись вниз по ступенькам. Словно снежный ком, он оброс сбиваемыми с ног женщинами и докатился до самого синьора Боцци, оставшись совершенно невредимым в отличие от своих преследовательниц. Он выбрался из груды визжащих и матерящихся тел, ударил головой синьора Боцци в живот и выскочил на набережную. Его растрепанный вид, оторванный у пиджака рукав и яркий венецианский фонарь под глазом распугал публику, которая мгновенно освободила ему путь.

Артемий Иванович успел добежать до горбатого мостика перед Дворцом дожей, прежде чем из отеля с воем, словно рой разъяренных лесных пчел из разворошенного медведем гнезда, вылетела орава путан и кинулась в погоню. Оказавшись в роли Орфея, преследуемого неистовыми вакханками, Владимиров, словно лань, полетел по набережной к Пьяцетте. Из вынесенных из гимназических коридоров знаний он смутно припоминал, что оторванная голова Орфея по какой-то реке доплыла до острова Лесбос и там вещала всякие пророчества местным жителям, лесбиянам и лесбиянкам. Размышляя о сих приятных перспективах, он не замедлял ход, будучи уверен, что вонючим венецианским каналам его голова может, конечно, волею судеб вместе с дохлыми крысами и расколотыми гнилыми арбузами выплыть в море, но уж точно не доплывет до Лесбоса.

При его появлении на площади Св. Марка огромная стая жирных голубей поднялась с мостовой, сизой тучей закрыв небо, и тут же попадала обратно, не умея толком летать. Полицейский чиновник истошно закричал и бросился к Артемию Ивановичу наперерез, но он был такой же жирный и не приспособленный к быстрым телодвижениям, как и голуби, так что через несколько шагов вынужден был остановится, чтобы перевести дух.

– Папа! Папа! – раздался на всю площадь звонкий мальчишеский голос. – Это же тот дядя, который поймал белую гулю!

Артемий Иванович встретился взглядом с восхищенными глазами мальчика, сидевшего со своими родителями за одним из столиков, и оглянулся. Он сильно опередил своих преследовательниц, которым тяжело было бежать на высоких каблуках. Остановившись и расправив грудь, Артемий Иванович приветственно махнул мальчику рукой. Он хорошо запомнил его с того злополучного дня, когда в ожидании прихода Фаберовского на площади Святого Марка ловил для мальчика голубей.

– Чего это он, Тит Спиридонович, от женщин бегает? – спросила у мужа мать мальчика. – И господин вроде приличный, Кирюше вот гулю словил…

– Потому что наш, природный русак, – с гордостью ответил Тит Спиридонович. – Говорят, что несколько дней назад он заперся в номере с пятнадцатью магдалинами и демимонденками, и к утру свел их всех с ума. Во как! Знай наших!