Операция «Наследник», или К месту службы в кандалах

Узкая черная гондола бесшумно скользила по глади венецианской лагуны, направляясь от только что вставшего на якорь австрийского парохода из Триеста прямо в створ площади Св. Марка между двумя колоннами. На сидении, развалившись, сидел Анри Бинт. Его соломенное канотье было надвинуто прямо на глаза, чтобы защитить француза от ярких бликов, на которые дробилась солнечная дорожка на мелкой водной ряби. Опущенная в теплую воду холеная ручка вызывала тихое журчание около борта, что страшно раздражало бородатого гондольера, который то и дело прерывал свою песню, чтобы выругаться и посмотреть, произведет ли его ругань какой-нибудь эффект на пассажира. Но его бурная итальянская речь вызывала реакцию только на других гондолах, свозивших на берег туристов с этого же австрийского парохода.

Бинт же не обращал на своего возницу ни малейшего вимания — он был слишком раздражен поездкой в Венецию. Он приезжал сюда второй раз в жизни, и опять не для развлечения, а по служебной надобности. В свой первый приезд, еще в бытность французским полицейским, по крайней мере он охотился за нормальным преступником, вором Жозефом Филипом, а не за сумасшедшим русским, действия которого были совершенно непредсказуемы, а всякая встреча с ним грозила неприятностями. Своей загадочностью Артемий Гурин напоминал Бинту сфинкса, с тою лишь разницей, что Гурин не лежал безмолвно в египетской пустыне, а был вечно пьян, суетлив и стихиен.

После своего фиаско с пикником на озере француз твердо для себя решил, что на этот раз он будет действовать быстро и без всяких хитростей. И если ему посчастливится поймать Гурина, он избавится от него самым простым и скорым способом, какой только представится ему. Представив, как он убивает Гурина из револьвера, Бинт физически почувствовал, как у него чешутся кулаки сделать это поскорее, и, вынув руку из воды и встряхнув ею, француз обернулся к гондольеру и властно прикрикнул на того, велев поторапливаться.

— Я доплачу тебе 50 чентезимо, если ты довезешь меня до пристани раньше, чем туда прибудут все остальные пассажиры с моего парохода!

Гондольер налег на весло, и прежде чем другие гондолы также сорвались с места, они растолкали носом с начищенной до блеска алебардой пустые гондолы у пристани перед Пьяцеттой.

— Синьор обещал заплатить мне на пол лиры больше, — напомнил гондольер, когда Бинт полез в кошелек. — И пусть синьор сделает это прежде, чем сойдет на берег. А то мне сегодня днем один русский синьор пообещал тысячу лир, если я домчу его на гондоле от Палаццо до моста Риальто за пятнадцать минут. Однако когда я подплыл к мосту, его почему-то в гондоле уже не было. Куда он делся с моей тысячью лир — до сих пор не знаю.

— Знаю я этого синьора, — вмешался другой гондольер, — Он мне всю гондолу заблевал, когда я его сегодня утром с парохода на берег перевозил.

Отметив про себя, что кажется догадывается, о ком идет речь, Бинт расплатился и сошел на берег. Похоже было, что он напал на след и дело начинает складываться. Распорядившись, чтобы вещи были доставлены в «Гранд-Отель Даньели» неподалеку на набережной Скьявони, француз направился на площадь, куда первым делом всегда устремлялись туристы, прибывавшие в Венецию. Беглый осмотр показал, что среди толпившейся на Пьяцетте и сидевшей за столиками праздношатающейся публики Гурина не было. Люди беззаботно пили кофе и увлеченно кормили зернами маиса наглых жирных голубей, которые дрались, хлопая крыльями и отгоняя друг друга. Никому не было дела до Бинта с его проблемами, что опять вызвало у француза прилив желчи.

У одного из флагштоков с громадными красно-зелено-белыми флагами, выстроившихся в ряд перед собором Св. Марка Бинт заметил какую-то суету и направился туда. Подойдя ближе, он увидел муниципального полицейского чиновника, терпеливо отгонявших любопытных зевак и назойливых детей от кучи дохлых откормленных голубей, сложенной рядом с ним.

— Простите, мсье, — обратился к полицейскому француз. — Я только что приехал и еще не читал газет. Эти мертвые птицы — следствие какой-нибудь эпидемии? Возможно, холера или чума?

— Нет, синьор, — ответил полицейский, оглянувшись на кучу. — Это один пьяный русский синьор передавил их сегодня днем, когда гонялся за единственным на Пьяцетте белым голубем.

— Странные действия для нормального человека, — заметил Бинт, на которого куча дохлых голубей произвела угнетающее впечатление, живо напомнив ему картину растерзанной Шарлотты де Бельфор на берегу лесного озера.

— Синьор утверждал, что это почтовый голубь, и что он прислан ему русским царем с депешей. Нам пришлось сообщить в русское консульство и после долгих переговоров мне велели этого синьора Бинта отпустить.