Операция «Наследник», или К месту службы в кандалах

— Помню, ваше величество, — соврал Басаргин, теребя свою двурогую бороду. — Отличный матрос.

— Черевин, а на корабле твои минные инженеры не идут? Как фамилия того, что прыгал?

— Гур… Гу… Гурьев-Иванов.

Так Артемий Иванович приобрел еще одно имя.

— Командира ко мне.

Басаргин отдал короткую команду и тотчас с палубы вниз по трапу скатился капитан 1 ранга Ломен.

— В вашем экипаже числится… как ты сказал? Числится Гурьев-Иванов?

— Никак нет, ваше величество! — ответил Ломен.

— Черевин, а второго как звали?

— Романов, — зло ответил Черевин.

— Чего?! Белены объелся, Черевин? Смотри, ты у меня дошутишься!

— Нет, не будете, — покачал головой Черевин.

— Что не буду?

— Горевать не будете. Когда я умру.

— Слушай, Черевин, а ты не хочешь прокатиться по морю с нашим наследником, а Курашкин тем временем меня охранять будет?

— Никак нет, ваше императорское величество! Не хочу.

— То-то же.

Басаргин помог спуститься вниз императрице и, дождавшись, пока спустятся наследник и его брат, повел всех в каюту по правому борту, предназначенную для путешествия Николая. Это было довольно просторное, по корабельным меркам, помещение, отделанное красным деревом, орехом и тиком из спальни, состоявшее из гостиной и туалетной комнаты с ванной и прятавшимся между бортом и ванной ватерклозетом. В спальне стоял большой мягкий диван, по стенам прыгали солнечные зайчики, отражавшиеся от волн и проникавшие внутрь через иллюминатор над умывальником и через два иллюминатора в гостиной, между которыми в простенке стояло бюро со стулом. Портила впечатление только нестерпимая вонь от казеинового клея, стойко державшаяся и в каютах, и во всей батарейной палубе, хотя линолеум был настелен еще в июне.

— Здесь будет так скверно пахнуть весь год? — спросила императрица, закрывая нос надушенным платком.

— Командир, поясните императрице, — сказал великий князь Алексей Алексеевич.

— Никак нет, ваше императорское величество! — отрапортовал Ломен. — В два дня выветрится!

Басаргин показал ему за спиной кулак в белой перчатке.

— Простите, ваше величество, — поправился Ломен. — В три дня.

Через два дня крейсер уходил в море и верности его ответа уже никто не мог проверить.

— Мы можем пройти на балкон, ваше величество, — предложил Басаргин. — Там все-таки свежий воздух.

Оставив цесаревича осматриваться в своей будующей каюте, он повел императрицу и генерал-адмирала с юным Михаилом через украшенную портретами членов царской семьи и генерал-адмирала Алексея Александровича столовую наследника на балкон, а император на секунду задержал Черевина в столовой, и, обратившись к Ломену, спросил:

— А как вы намерены предохранять ваших офицеров при съезде на берег от дурных болезней? Я слышал, что даже особы императорской крови одной из Европейских держав умудрялись подхватывать сифилис, съезжая на берег в Западной Индии.

— Сифилис, ваше величество, он любую кровь заражает, — сказал Черевин, отводя взгляд от царя в сторону, на картину Наваринского боя на стене столовой. — Хоть мою, хоть вашу.

— Нет, Черевин, сегодня я с тобой в «тетку» вечером играть не буду. Боюсь, не сдержусь.

Ломен выпятил глаза на царя, не понимая, что это за игра в тетку и почему царь, опасаясь сифилиса, решил в нее этим вечером не играть с начальником охраны.

— Его величество всегда меня наказывает, отказываясь в карты играть, — пояснил Черевин, поняв изумление капитана. — Но вы не ответили на вопрос императора.

— Корабельный врач по секретному распоряжению начальника порта получил специально из Англии выписанных для нашего плавания кондомов из рыбьего пузыря целый ящик; они будут выдаваться поштучно каждому увольняемому на берег офицеру, — доложил Ломен.

— Моему сыну выдавайте двойную норму, — распорядился император, хлопнув наследника по спине так, что едва не сбил того с ног. — Малый он пока неразумный, а ему еще здорового наследника империи рожать. И вели, Черевин, позвать того матроса, которого так хорошо помнит Басаргин. Пусть покажет цесаревичу в каюте, что к чему.

Он покинул вместе с Ломеном столовую, оставив в ней цесаревича, а Черевин вышел в адмиральское помещение и попросил вахтенного офицера прислать вниз Курашкина, который неловко топтался на палубе перед открытым люком.

— Ну, что скажешь, Курашкин? — спросил он у матроса, убедившись, что они одни.

— На корабли, ваше превосходительство, все спокийно, — доложил Курашкин. — Матросы зайняты своею справою, розмов лишних не ведуть, офицеры тож. Поговаривают, темную мени зробыти хочуть. Я так думаю, це все их Басаргин подбивает. У нього на мени зуб еще когда я с его сраного броненосця в Глазго драпу дав.

— А где не спокойно? — спросил Черевин.

— А не спокийно, ваше превосходительство, в Петергофе. Я давеча до полковника Секеринського с репортом ездыв и на базар в Петергофе зашел, щоб сало купыти. Тут на крейсери сало погане, чорне и из тощей свыньи. Жира в ньому зовсим немае. Так вот на базари я почув, як жинки про нашого наследника говорять.

— И что же они говорят о вашем наследнике, господин Курашкин?