Артемий Иванович рванулся на свободу, к воздуху, и поповна, взвизгнув, вместе с кроватью переехала к другой стенке. Тогда Владимиров бросился в другую сторону, но кровать, намертво оседлав его, двинулась следом, с грохотом ударив в дверь.
— Что здесь? — подскочил к двери собравшийся было уже уходить Колмаков и распахнул в спальню поповны дверь, так что визжащая от ужаса поповская дочь едва успела прикрыться одеялом.
— Эпилепсия у ей, — сказал священник. — Кажен месяц после припадков дом перестраиваем.
А Артемий Иванович, уже впавший в состояние, похожее на амок у индийских слонов, продолжал бить кроватью о стены в тщетных попытках вырваться из кроватных объятий. На этот раз поповна слетела с кровати на пол вместе с пуховой периной и, отбросив всякий стыд вместе с одеялом, в одной сорочке, схватила ухват и засадила его рогами под кровать. Все словно по мановению волшебной палочки прекратилось. Поповна подобрала одеяло и взгромоздилась обратно в постель. Исправник аккуратно притворил дверь и спросил у попа шепотом:
— А зачем она ухватом?
— Не видите, что ли, ваше благородие, кровать тормозила, чтоб не ерзала, — ответил священник.
— Вы бы, что ли, разорились на ее лечение, святой отец, на свою кровиночку расходы велики не бывают.
— Не могу-с, сын мой. Каков приход, таков и расход. Вы бы пособили, похлопотали, чтоб меня к Ново-Петергофскому приходу причислили: там и доходов больше, и священник в гимназии законоучителем служит.
Но исправник отговорился, что у него в поповской среде связей нету, на том дело и кончили. Когда в доме все успокоилось и даже продрогшего Продеуса извлекли из погреба, поповская дочь рискнула слезть с кровати и, встав на колени, заглянула под нее. Ее встретили безумные глаза Артемия Ивановича и раскрытый в изнеможении рот. Поднатужившись, она приподняла кровать за край и босой ногой вытолкнула Владимирова в незанятое кроватью пространство комнаты.
— Пить! — совсем некстати сказал Артемий Иванович.
— Вы зачем там под кроватью бесились?! — набросилась на него поповна.
— А если бы я на вас сверху так взгромоздился? — сказал Артемий Иванович, постепенно приходя в себя. — Каково вам тогда было бы?
— Только попробуйте, — ответила поповна, берясь за ухват. — Меня батюшка тогда уже точно никогда замуж не отдаст.
Глава 10. Бегство
Поезд быстро приближался к Парижу и Продеусу уже виделись немалые наградные, которые Рачковский обещал ему отвалить, если ему будет доставлен живой и невредимый Владимиров. А Артемий Иванович, действительно живой, хотя и не столь невредимый, как ему того хотелось бы — нос у него был заложен после купания в пруду парка принца Ольденбургского, а бока болели после знакомства с ухватом поповны, — с тоской смотрел в окно, где предместья Парижа освещались всходящим солнцем, и чувствовал себя агнцем, ведомым на заклание. Чем ближе они подъезжали к Парижу, тем больший страх охватывал Владимирова. Он чувствовал себя мухой, прочно застрявшей в паутине, которая видит приближающегося к ней паука, но не может шелохнуться, прилипнув к клейкой сетке, раскинутой безжалостным охотником.
За окном замелькали большие дома, горизонт затянулся легким дымком из высоких фабричных труб, и вот на фоне рассветного неба возник темный силуэт Эйфелевой башни, которую Артемий Иванович видел возведенной только на треть в свое последнее посещение Парижа два года назад. Поезд замедлил ход, заскрежетали тормозами вагоны, и состав остановился у платформы, заполненной вперемешку встречающими и блузниками в кепи и с бляхами на груди. Пассажиры стали вынимать из веревочных сеток над головами ручной багаж. Артемий Иванович тоже встал и чуть не упал обратно на диван — ноги его были ватными и непослушными, противно дрожали в коленках от страха и все время норовили подогнуться.
— Что ты стоишь истуканом! Выметайся! — велел Владимирову Продеус, когда кондуктор отворил перед ними дверь купе. — Сам Петр Иванович приехал тебя встречать.
Артемий Иванович обречено взглянул на платформу и увидел высокую упитанную фигуру Рачковского, рядом с которым казался совершеннейшим карликом низкорослый круглый Бинт в полосатом костюме и в соломенном канотье. В тот же миг сильным толчком в спину Продеус вытолкнул Владимирова из вагона.
— Сладкий мой, приехал таки! — раскрыл свои объятия Петр Иванович и Владимиров, хлюпая носом от жалости к себе и страха, внушаемого ему заведующим Заграничной агентурой, уткнулся лицом в надушенный сюртук Рачковского. — Наконец мы все снова вместе! Боже мой, какое счастье видеть тебя здесь, в Париже! Совсем не изменился, только пальто новое на тебе, да какое хорошее! Пойдем же, милый мой дружочек, экипаж уже ждет нас.