Операция «Наследник», или К месту службы в кандалах

Когда драгуны остались достаточно далеко позади, Фаберовский позволил Владимирову встать и повел его на берег Пилицы, в пределах видимости которой можно было идти, не боясь заблудиться в лесу в отстутствии компаса. Если бы не мелкий противный дождь и не мокрая одежда, то здешний лес показался бы им почти что раем. Редкие осинки алели листвой на фоне мелкого темно-зеленого ельника, по соснам прыгали, распушив хвосты, совершенно непуганые белки, взгляд то и дело натыкался в траве на крепкие шляпки белых грибов либо задерживался на красноголовых подосиновиках. Иногда в туманной дымке им являлся олень, гордо неся увенчанную рогами голову, а наверху, где-то в вершинах сосен, постукивал дятел.

Но для Владимирова и Фаберовского лес никак не был раем. Паутина липла к лицу, дождь застилал поляку очки и их приходилось то и дело протирать, а Артемий Иванович изнемогал без курева, которое он забыл вынуть из кармана, влезая в реку. Наконец поляк свернул в сторону и пошел по направлению перпендикулярно к Пилице. Спустя некоторое время они, осторожно оглядываясь, пересекли дорогу, шедшую между Спалой и Томашевым, и вновь углубились в лес. Раз где-то впереди раздалась беспорядочная стрельба, затем все смолкло, и они вновь продолжили свой путь в тишине.

В одном месте им пришлось перелезть через изгородь, которой, как объяснил поляк, был обнесен зверинец. Теперь на земле стали встречаться порои кабанов, содранный клыками дерн, ободранные сосны с пучками жесткой щетины. Стрельба больше не возобновлялась, видимо, егеря и лесничие повторяли облаву, чтобы выгнать опять кабанье стадо на линию стрелков. На берегу небольшого лесного ручейка Фаберовский остановился, и Владимиров тоже встал рядом, придвинувшись поближе. Он не любил лес так же, как и воду, да и кабанов побаивался тоже.

— Куда теперь? — спросил он у Фаберовского.

— Подождем, пока опять начнут стрелять, — сказал поляк и сел на землю.

— Боже, как я устал, — Владимиров с кряхтением повалился рядом и закатил глаза.

Оба они были мокрые по грудь, с небритыми рожами, немытые и голодные. Перекатившись на живот, поляк протянул руки к ручью и зачерпнул пригоршней воды.

— А драгуны нас здесь не найдут? — спросил Артемий Иванович.

Поляк вытер с губ воду и сказал, отдуваясь:

— Если пан Артемий не будет орать на весь лес, не найдут.

— Я могу вообще молчать, — обиделся тот.

— Вот и молчи, и не вздумай с Черевиным разговаривать, когда его найдем.

Артемий Иванович вытащил из кармана промокшие и слипшиеся в комок папиросы, посмотрел на них и выбросил вон. Это была та соломинка, которая переломила хребет несчастного верблюда, измученного за последние два месяца погонями, убийствами, голодом и сном в нечеловеческих условиях.

— Жил я без тебя, Степан, и в ус не дул, — медленно начал верблюд. — А как ты появился, так все псу под хвост пошло. Какие-то Потрошители, докторы Смиты, Якутски, Черевины! Я уже забыл, когда в постели ночевал! А теперь из-за тебя мне даже покурить нечего. Если бы у меня была тетка, я бы нашел способ ее приструнить! Да и ты сам хорош. Вера тебе не портянки, чтоб ее каждые десять лет менять! Но, но, ты что?!

Увидев, что поляк медленно приподнимается с земли, сжав в руке палку, Артемий Иванович вскочил, как ошпаренный и попятился прочь. Но накопившееся раздражение придало ему смелости.

— Степан, Степан, ты, пожалуйста, аккуратней, а то драгуны услышат. Ой, подожди, у тебя комар на лбу!

Поляк провел по лбу рукавом, и Артемий Иванович, воспользовавшись тем, что тот отвлекся на секунду, подскочил к Фаберовскому и сбил с него очки, тотчас же встав на них каблуком, и крутил ногой, пока не удостоверился, что стекло превратилось в крошево.

— Это мне показалось, или у тебя очки были? — спросил он, отбегая в сторону. — Ты где-то очки потерял.

Поляк сел на корточки и, близоруко щурясь, стал шарить по траве руками. Владимиров наблюдал за ним издалека, готовый в любой момент дать деру. Фаберовский нашел комок мятой золотой проволоки — все, что осталось от его очков, — и поднялся. Расплывающийся лес кругом и смутная человеческая фигура с розовым пятном вместо лица — больше он ничего не мог толком разглядеть.

— Я тебя убью, — сказал Фаберовский в сторону розового пятна.

— Слышали уже, — ответило пятно. — Очки протри сперва, четырехглазый.

Поляк бросился на обидчика и Артемий Иванович, не разбирая дороги, помчался прочь, улепетывая что было сил. Фаберовский бежал следом, ориентируясь на треск сучьев у него под ногами. Они бежали минут десять, Фаберовский уже начал задыхаться, а Владимиров впереди и вовсе сипел, как дырявый кузнечный мех, когда впереди раздался грохот выстрелов и тотчас лес огласился немецкой руганью:

— Убили! Убили! Хабен гетотен! Этот идиот отстрелил мне ногу! Доннерветтер!

Фаберовский не мог ничего разглядеть, кроме белого облака порохового дыма, расплывавшегося по лесу. Артемий Иванович бросился обратно к поляку и схватил его за руку:

— Там егеря, и охотники, и целое стадо кабанов!

— Идиот! — прошипел Фаберовский.