Операция «Престол»

Алексей наблюдал за поединком с хмурым лицом.

Он не сомневался в ее печальном исходе, и, судя по всему, Преклонский проводил свои последние минуты на этой земле.

И в то же время не мог не отдать ему должное.

Далеко не каждый сумел бы выстоять целых десять минут против такого виртоуза, каким оказался Волохова.

Однако до смертоубийства дело не дошло.

После очередной атаки Волин разрубил Преклонскому правое плечо.

Тот выронил шашку и, орошая траву кровью, опустился на колено с мгновенно побледневшим лицом.

Волин отдал честь и, не произнеся ни слова, смотрел, как бросившийся к раненому врач оказывает ему помощь.

Через полчаса заботливо перебинтованный и окончательно пришедший в себя Преклонский с бледным, как полотно, лицом сидел на небольшом пне, наступила очередь Алексея выходить на ристалище.

В этом бою повторилось все с точностью наоборот.

Все дело было в том, что хорунжий Волохов был казаком и великоелпно владел как шашкой и саблей, так и палашом и пикой.

Что же касается лейб-капитана Волина, то был гвардейским пехотным офицером и имел приблизительно представление о рубке на шашках.

И теперь уже Волохов с хумырм выражением лица наблюдал за тем, как неумело пытался защищаться его товарищ, которого он так опрометчиво подставил, выбрав незнакомое для него оружие.

Потом, поостыв, он и сам пожалел об этом, но делать было нечего, поскольку вызов был сделан и принят.

Конечно, он прекрасно видел, что Анненков жалеет его товарища, иначе он давно бы уже убил его.

Так оно и было.

Алексей прекрасно понимал чувства этих людей и не собирался убивать своего противника.

Более того, чтобы дальше не позорить его на глазах у секундатнов и врача, он умелым приемом выбил у него из рук шашку и молниеносным движением шашки рассек ему рубашку от ворота до пояса.

Отсалютовав обезоруженному противнику, он сказал:

— Я знаю, что я веду себя против правил, но не хочу брать грех на душу и извиняю вас…

Резким движением он воткнул шашку в землю и подошел к Евгению.

— Идти можешь?

— Да, — кивнул тот.

— Прощайте, господа! — слегка поклонился Алексей изумленным его благородством противникам.

Когда они подошли к машине, Волохов крикнул:

— Постойте, господа!

Вместе с Волиным они подошли к машине.

— Извините нас! — произнес Волохов. — И если позволите, я пожму ваши руки!

Алексей и Преклонский по очереди пожали руки своим недавним противникам и сели в машину.

— Боже ты мой, — горько произнес Волохов, — как же я ненавижу тех мерзавцев, которые разделили нас! Мы всячески оскорбляли их, — взглянул он на Волина, — а они, несмотря ни на что, оказались настоящими русскими, так как только русские способные на подобное великодушие…

Волин, задумчиво глядя вслед удалявшейся машине, покачал головой.

Сложно сказать, почему, но ему показалось, что этот самый Анненков не такой уж отъявленный фашист, каким предствлял его Преклонский.

Но, зная горячий нрав своего приятеля, свои сомнения оставил при себе…

— Спасибо тебе, Леша! — сказал Преклонский, когда они въехали в город.

— За что?

— За то, что не пролил русской крови…

— Главное сейчас, — улыбнулся Алексей, — чтобы ты не пролил больше, чем надо, своей! Я прав, доктор? — спросил он сидевшего на переднем сидении врача.

— Не волнуйтесь, — ответил тот, — все будет в порядке!

Алексей с интересом смотрел в окно.

Он проезжали исторический центр Понтуаза — небольшую почти прямоугольную территорию на правом берегу Уазы.

В самом центре старого города расположился Кафедральный собор, чуть к югу — церковь кармелиток, чуть восточнее — францисканский монастырь.

Великая французская революция нанесла непоправимый ущерб религиозным учреждениям Понтуаза.

Были разрушены церкви cвятого Меллона, cвятого Андрея и cвятого Петра.

Исчезло аббатство святого Мартина, ордена иезуитов и урсулинок. Политические амбиции Понтуаза также не были реализованы: он был присоединен к департаменту Сена и Уаза, не получив даже статуса супрефектуры.

Алексей хорошо знал историю этого пригорода Парижа, посольку именно здесь много работал один из самых любимых его импрессионистов Камиль Писсаро.

В 1870 году, во время франко-прусской войны Писсарро переехал в Англию, где так и не добился признания.

Через два года он вернулся во Францию и узнал, что его дом в Лувесьенне был захвачен пруссаками и разграблен.

Большинство оставшихся там картин было уничтожено: солдаты использовали их в качестве фартуков или стелили в саду под ноги во время дождя.

Вот тогда-то он и послелился в Понтуазе, куда к нему часто приезжали Поль Сезанн и Поль Гоген.

Его выбор был в значительной мере продиктован тем, что до той поры еще ни один художник не успел прославить этот город с его живописными окрестностями.

Таким образом, Писарро мог не опасаться обвинений в подражании кому бы то ни было. Кроме того, неподалеку, в Овер-сюр-Уаз, жил его друг и меценат доктор Гаше.

Где-то здесь был и тот самый фруктовый сад, ставший знаменитым после написания Писарро картины «Весна».

Идею этой картины Писсарро вынашивал давно.