Операция «Сентябрь»

— Гражданин Костинавичюс Витас Эдуардович, родившийся 17 февраля 1906 года в городе Каунас, кличка «Обух», вы готовы отвечать на наши вопросы?

Бледное, бескровное лицо Обуха выражало спокойствие и равнодушие. На тонких губах играла чуть заметная ироничная улыбка, а руки его в наручниках, лежавшие поверх одеяла, были расслаблены. Но Савельев понимал, этот головорез и профессиональный разведчик играет, демонстрирует свою силу духа и нескрываемое презрение. Выдавал его жёсткий и колючий, какой-то стеклянный, неживой взгляд, взгляд человека, испытывавшего не просто животный страх, но внутреннее оцепенение и ужас.

За годы войны Савельеву приходилось допрашивать всяких, в том числе и опытнейших разведчиков из абвера и СД. Были среди них и немцы, и русские белоэмигранты, и власовцы, добровольно сдавшиеся в плен бойцы и командиры Красной армии, генералы вермахта и СС. Все поначалу молчали, потом врали, юлили, прикидывались то насильно завербованными, то решившими временно согласиться служить немцам, спасая тем самым себя от голодной смерти в концлагере, то душевнобольными… Были и неврастеники.

Савельев вспомнил, как 30 апреля прошлого, сорок пятого года, на командный пункт стрелкового полка, штурмовавшего рейхсканцелярию, разведчики втащили здоровенного эсэсовца в серо-зеленой офицерской полевой форме. Он не был ранен, но помят разведчиками основательно. Молоденький и худющий младший лейтенант, переводчик штаба полка, бегло просмотрел документы пленного и доложил:

— Оберштурмбаннфюрер СС Йоган Матциг, командир сводного пехотного батальона СС. По-нашему, значит, подполковник.

— Герр Матциг, — юноша обратился к пленному, — вы командовали батальоном, защищавшим рейхсканцелярию?

Эсэсовец звериными от страха глазами искал: кто из двух офицеров старший. Кому докладывать? Так и не разобравшись, он повернулся к младшему лейтенанту и истерично завопил:

— Да, я оберштурмбаннфюрер СС Йоган Матциг, командир сводного батальона лейб-штандарта «Адольф Гитлер»! Да, мой батальон защищал имперскую канцелярию, фюрера и его ставку! Да… — эсэсовец не успел проорать следующую тираду. Савельев грохнул кулаком по импровизированному столу командира полка и сам во всю мощь заорал:

— Молчать, сукин сын! Отвечать на вопросы тихо и спокойно!

Штурмбаннфюрер мгновенно сник и стал отвечать.

К каждому нужно было подобрать свой ключик, особый подход…

Во время затянувшегося молчания Обух внимательно разглядывал высокого, красивого, явно умного подполковника, оценивая, что стоит говорить, а о чём умолчать; выявлять, что знают красные, а что нет. В том, что говорить надо, он не сомневался, да и в разведшколе учили: обязательно говорить, выдавать незначительную информацию, мелкими порциями, облекая её в упаковку чрезвычайно важной, путать противника деталями, перевирать имена и фамилии, адреса и явки, годы и числа… Он сдержанно произнёс:

— Готов.

Савельев: Нас не интересуют ваши деяния в 1941–1945 годах. Документы, собранные органами НКВД-НКГБ, военной контрразведкой «Смерш» и МГБ о вашем кровавом творчестве, вне всякого сомнения, позволят суду вынести вам смертный приговор. Сегодня нас интересует лишь готовящаяся операция вашей с Крюком банды по захвату военных складов. Сколько в операции будет участвовать бандитов?

Обух: Если мне заранее определена высшая мера вашего советского наказания, зачем мне давать показания? Вот если бы вы, господин подполковник, мне что-то пообещали, какое-то послабление, хотя бы жизнь сохранить, тогда бы я подумал.

Савельев: Не лукавьте, Обух. Вы прекрасно знаете, если ваши показания окажутся значимыми, поспособствуют предотвращению кровопролития, ликвидации банды без жертв, суд учтёт их. Если же вы дадите подробные показания о вашем сотрудничестве с британской разведкой, раскроете взятые у вас шифры, пойдёте на сотрудничество с нами в радиоигре с британцами, уверен — жизнь вам обеспечена.

Обух: Где? На Магадане или в Воркуте?

Савельев: А вы думали, в Ялте или в Гаграх?

Обух: Ладно, записывайте. В операции будет задействовано порядка ста человек при пятнадцати пулемётах.

Савельев: Какие пулемёты?

Обух: Пять английских «бренов», четыре Дегтярёва и шесть немецких MG-34 и MG-40.

Савельев: Миномёты есть?

Обух: Шесть штук. Четыре английских — три 50‐мм и один 81‐мм, и два советских 82‐мм. Но к ним нет мин. Да и стрелять из них никто не умеет.

Савельев: Ручные гранаты?

Обух: Этого добра достаточно. Их никто и не считал.

Савельев: Время не изменилось? В ночь с субботы на воскресенье?

Савельев заметил, как чуть вздрогнули руки допрашиваемого. «Змеёныш! Конечно, это Марюс, — подумал Обух. — Но ничего. Аист его и его родню достанет».

Обух: Видимо, да. Но после моей пропажи я за действия Крюка не отвечаю.

Савельев: Как спланирована операция? Где должен быть Крюк, а где вы?

Обух: Крюк с одним отрядом должен атаковать главные ворота. Я с двумя отрядами — задние ворота. Но, возможно, узнав о моём аресте, Крюк изменил план.