Операция «Сентябрь»

Затем мародёры обошли ещё несколько домов, вымогали у хозяев выпивку и закуску. А в конце августа, после пьянки по случаю отбытия командира батальона к новому месту службы, разбойная компания устроила в селе настоящий погром со стрельбой и угрозой перестрелять всех. Вступившийся за жителей участковый милиционер младший лейтенант Малевич был жестоко избит, ему сломали руку.

Всего, по информации Лукотина, в преступной банде находилось девять офицеров, одиннадцать старшин и сержантов.

— Весело у вас тут, — хмуро усмехнулся Илюхин.

Зарубин долго молчал, видимо, обдумывая услышанное. Потом, словно очнувшись, спросил:

— Как новый командир?

— Да вроде бы неплохой. Он в курсе всего, я его информировал. Ждёт он вас.

— Сделаем так, — сказал Зарубин, — капитаны Стойко и Бойцов, старшие лейтенанты Кобзев и Иваньков, берёте по несколько автоматчиков и обходите дома потерпевших сельчан, допрашиваете их под протокол, вместе с участковым опрашиваете свидетелей. И с участкового снять показания, выяснить, подавал ли он рапорты о случившемся. Мы с майором Илюхиным и с вами, — он кивнул в сторону особиста, — идём в штаб батальона. Вечером собираемся в штабе. Вопросы есть?

Вопросов не было, все отправились выполнять приказ.

2

Бойцов, Иваньков и Кобзев стали обходить дома потерпевших. Село было польское, люди с недоверием и боязнью встречали милиционеров, говорили осторожно, нехотя. Некоторые вообще отказались давать показания под протокол и соглашались только после того, когда офицеры предупредили их об уголовной ответственности за сокрытие фактов преступлений.

Капитан Стойко вместе с участковым Малевичем опрашивали свидетелей. Они обошли уже с десяток домов, некоторые, правда, были брошены, уныло демонстрируя заколоченные окна и двери.

— В Польшу уехали, — сказал участковый, — всё бросили и уехали. Говорили, боятся они советскую власть.

В конце села, на берегу неширокой речушки, утопая в старом саду, стоял большой, рубленный из дубовых плах, дом, крытый крашеным железом. Окна украшали резные наличники и ставни с замысловатыми накладными петлями. Под яблонями уютно примостилась красивая беседка, в ней на столе громоздились корзины с крупными краснобокими яблоками.

— Справный дом, — заметил Стойко, — видать, богатые люди живут.

— Это дом Коморовских. Анджей, хозяин, до войны директором школы был, сейчас садом и огородом занимается, фрукты и овощи на рынок в Вильно возит.

Стойко насторожился, достал из полевой сумки блокнот, полистал его, что-то пометил карандашом.

— Слушай, Малевич, а что он делал во время войны?

— Меня-то здесь не было, в Белоруссии партизанил я, ничего особенного про Коморовских сказать не могу. Одни люди бают, что Коморовский при фашистах сидел смирно, не высовывался. Другие — что он Армии Крайовой помогал, их бойцов прятал, жена его раненых лечила, продуктами польских партизан снабжали. Но, говорят, ни литовская полиция, ни гестапо к нему не наведывались.

— А как он сейчас, ругает новую власть?

— Тихо себя ведёт. Правда, когда к нему из повята приезжали и предлагали возглавить школу, отказался.

— А его кто-нибудь навещает?

— Не замечал никого. Хотя нет, весной приезжала к нему племянница из Вильно, дочка его сестры.

— А ты не знаешь, брат у него в Вильнюсе не живёт?

— Как не знать? Бронислав, старший брат, в Вильно живёт, профессор, в университете работает, известный человек.

Стойко быстро пометил в блокноте и с нетерпением сказал:

— Пошли, познакомимся с местной интеллигенцией.

На крыльцо вышел невысокий худощавый мужчина лет пятидесяти. Льняные волосы аккуратно пострижены, уложены на пробор, большой лоб, приятное лицо. Очки в золотой оправе не скрывали острый взгляд умных с хитринкой глаз. Одет он был в синюю хлопчатобумажную рубашку и овчинную безрукавку, тёмные брюки заправлены в войлочные полусапожки на резиновом подбое, похожие на обрезанные валенки. Он, видимо, давно наблюдал из окна за офицерами. Был спокоен и приветлив.

— Дзень добрый, панове. Чим може служичь?

Участковый представил Стойко и сказал, что они собирают свидетельские показания о преступных деяниях солдат и офицеров сапёрного батальона. Бровь Комаровского от удивления поползла вверх. Он чуть отступил в сторону, отворил дверь и пригласил офицеров в дом.

Дом действительно был ладный. Стены украшали картины, не литографии, а именно картины с сюжетами участия польских войск в войне 1812 года на стороне Наполеона, битв польских отрядов с русскими войсками в ходе восстаний 1794, 1830–1831 и 1863–1864 годов. Было много женских и мужских портретов XVIII–XIX веков. Натёртый воском паркет блестел, пол украшал огромный бордового цвета ковёр. Старая, но очень добротная мебель красного дерева. Повсюду — на полке камина, шкафах, буфете — бронзовые канделябры с толстыми свечами. По правой стороне комнаты, в том числе и в межоконных проёмах, вытянулись застеклённые книжные шкафы.

Хозяин пригласил офицеров за стол, сам стал заваривать кофе. Он перешёл на чистейший русский язык:

— Сегодня супруги нет, уехала в Вильно, родным продукты повезла. Будете полдничать?