Операция «Шторм»

Финны сочли меня убитым и больше не трогали. Пули летали через меня, ошалело визжали, пели лопнувшими струнами, гудели растревоженными проводами. Я уже начинал терять сознание и с умиленным спокойствием смирившегося человека ждал: еще несколько минут и тогда нажму курок пистолета.

Берег захлебывался, а меня это уже не трогало. Ни страха, ни желания жить не было. Я понимал - все кончено.

Постепенно огонь с берега начал стихать. Очевидно, раскалились стволы у пулеметов и слышались только отрывочные очереди. Я открыл глаза и - что такое? Метрах в сорока от меня со стороны залива мелькнуло что-то белое, похожее на человека в халате. Откуда взялись силы: я весь обратился в слух и внимание. Белое снова мелькнуло спереди нагромождений льда. Сомнений не было - это человек. «Но кто он? Конечно, финн. Пришел за мной, хочет отличиться. Ну что ж, иди сюда ближе». Рука сжала пистолет. Человек держался на расстоянии, прячась в торосах. Меня он видел, потому что я лежал на голом льду. Видел и не подходил. Почему? Я держал его на мушке. «А вдруг это кто из наших?» Желание жить стало настолько сильным, что я готов был крикнуть. Но человек опередил меня:

- Эй!-услышал я родное, русское, нашинское.

- Вася!..

Трапезов в один прыжок подскочил ко мне.

- А где Гупалов и Шинкарев?

- Убежали…

Он взвалил меня на спину. Звездное небо закачалось, и я провалился в пустоту.

…Меня животом вниз положили на пулемет, привязали к нему, чтобы не болтался, и так везли до самого форта. Сознание то появлялось, то пропадало…

Примерно на полпути к форту были замечены два человека в белых халатах. Они стояли выжидая. Решили, что это Гупалов с Шинкаревым, и всей группой пошли на них. Неизвестные стали быстро уходить: они оказались на лыжах. Несколькими автоматными очередями их остановили и положили на лед. Потом окружили. Им ничего не оставалось, как сдаться, и они сдались. Это были финские разведчики, один из них оказался младшим офицером.

Задача операции была решена.

Утром, когда меня увозили в госпиталь, неподалеку от форта встретили Гупалова. Он всю ночь проплутал по заливу.

Не было одного Шинкарева. Он так и пропал. И нашелся лишь после прекращения войны с Финляндией, когда был произведен обмен пленными. Финны захватили его, тяжелораненого, простреленного в нескольких местах.

… На юге и юго-западе от Ленинграда в ту памятную ночь был прорван фронт. Немцев отбросили далеко на запад.

В ГОСПИТАЛЕ

Госпиталь - это жизнь…

- Крепись, браток… Сейчас мы тебя в госпиталь…

Если у раненого сохранилась хоть капля сознания, тот, кто заглянет ему в этот миг в лицо, на всю жизнь запомнит, что означает на войне это слово - госпиталь. Другого слова, способного с такой же силой вдохнуть в человека жизнь, я не знаю. И дело тут не в отсутствии героизма, не в трусости, а в самом простом, естественном и вечном стремлении человека жить.

…Меня в санитарной части форта осматривал врач. Он велел двум своим помощникам снять окровавленное белье. Каким-то раствором обработал рану, забинтовал ее, потом долго стирал запекшуюся кровь ваткой.

Затем врач из широкого аптечного пузырька налил в граненый стакан какой-то прозрачной жидкости, плеснул туда из графина воды и велел выпить. Я выпил, и все передо мной поплыло, то был спирт. Затуманились, покрываясь дымчатой пеленой, и врач, и оба санитара, и темно-зеленые стены санчасти, и лункообразное начало сводчатого потолка…

После я понял, зачем он это сделал. Рассчитывал врач на худшее. Пуля прошла в сантиметре от позвоночника, оставив у крестца синий подтек, должна была пробить кишечник и застрять где-то в правом легком. «Жив только потому, что не задело сердце, - думал врач. - Проскрипит неделю, может быть. Так пусть хоть эти последние дни будут для него не столь тягостными…» А я, оказывается, просто уснул, как засыпают уставшие или ослабевшие от большой потери крови люди. Меня уже ничего не волновало. Я находился в госпитале и верил в свою счастливую звезду, как верит в нее всякий больной, попадая в руки врачей.

Проснулся в незнакомой светлой комнате, оклеенной розоватыми обоями. Заходящее зимнее солнце красило их в золотисто-красноватый цвет. Это был уже не фронт, не те стены, не тот потолок, а районная больница или какое-либо другое здание, приспособленное под госпиталь. Резкий неприятный запах заставил меня забыть о себе и насторожиться. Какое-то время я никак не мог понять, чем же это таким пахнет, и вдруг понял - сквозняком лизнуло поясницу - пахло паленым мясом. Точно такой же запах несколько дней кряду держался на Копорском аэродроме, когда летом сорок первого года после налета немецкой авиации в одном из разрушенных зданий заживо сгорели несколько десятков спавших летчиков и мотористов.

Но почему этот запах здесь, в госпитале?

Кто-то из ближних соседей по койке скрипел зубами и вполголоса цедил ругательства, самые невероятные, каких нормальный человек никогда и не придумает. Он даже не цедил их, а как-то выдыхал сквозь зубы.