Операция Снейп

Она открывает дверцы огромного резного буфета и достает оттуда фарфоровые чашки. У них дома сейчас есть только старые щербатые кружки. Он свою всегда моет, прежде чем пить из неё. А эти чашки тонкие, изящные с розовыми цветами шиповника и позолоченными завитушками. Даже в руки их брать страшно, такие они тонкие. Жалко, что они спрятаны в буфет. Он бы выставил их на видное место, чтобы можно было всё время любоваться. Вслед за чашками появляется заварочный чайник. Странно, что нет сахарницы. Бренда вносит из кухни блюдо с кексом. Кекс лежит не просто так, а на ещё одной салфетке с вязаным кружевным кантом. Это красиво.

- Бренда, а почему у вас так красиво?

- Тебе нравится?

- Да, очень. Но ведь это, наверное, так трудно.

- Последние годы мне и впрямь трудновато. Зрение, знаешь ли, уже не то. Но так уж меня учили, Северус. Был такой человек, Уильям Моррис. Он говорил так: «Не держите у себя в доме ничего, что вы не считаете полезным или прекрасным». Даже когда человек просто окружен красотой, он становится лучше. Но самое правильное, когда человек сам творит красоту.

- Как те, кто рисовал картины, которые в этой книге?

- Вроде того.

- Но ведь не каждый может нарисовать картину.

- Ну, творить красоту можно по-разному. Написать картину, сочинить песню или связать занавески в кухню. Даже заварить по-настоящему хороший чай, а потом правильно его выпить. А есть люди, которые умеют творить красоту отношений. С ними рядом становится приятно. Это тоже искусство. Не можешь писать картины, найди что-то своё. Ты не сказал, тебе понравилась книга?

- Да. Я ни разу не видел ничего прекраснее. И…

- И?

- И добрее. Нет, не добрее, не знаю, как сказать.

- Может быть человечнее?

- Да, наверное. Они как будто то, к чему следует стремиться, но не задаются по этому поводу.

- Это люди, которые жили в эпоху, когда Человек действительно мыслился всего лишь чуть ниже Бога, и люди стремились стать достойными этого. Читай, мальчик. Развивай ум и душу, и ты будешь как они. Не опускайся до того, чтоб просто существовать. Это трудно, но просто существовать безумно скучно, кроме того, это убивает душу.

Бренда была такая серьезная и печальная, когда это говорила. Он слушал её так же заворожено, как до этого разглядывал картины. С ним никогда не говорили так серьезно.

- Когда душа умирает, взгляд становится пустым сонным и сытым. А сердце обрастает салом, сквозь которое не пробиться чувствам. Глаза смотрят на красоту, но не видят её. Сердце перестает трепетать, когда случается что-то радостное, и не болит, когда приходит горе.

Дверь открылась и появилась Матильда.

- Бабушка, я была у Маргарет, у неё новая кукла. Я тоже хочу! А этот что тут делает?!

- Во-первых, здравствуй.

- Ну, здравствуй!

- Не «ну здравствуй», а просто здравствуй. И хорошо бы поздороваться не только со мной, но и с гостем.

- Я его не приглашала! Чего он пришел?

- Северус пришел не к тебе, а ко мне в гости. И неприлично говорить о присутствующих в третьем лице, Матильда. Итак, поздоровайся с гостем.

Какая она терпеливая. Уж он бы давно сказал этой крысе в бантиках все, что он о ней думает. Дурочка из переулочка. Думает только о куклах. И добро бы ей их не хватало. А так она хочет новую только потому, что такую купили Маргарет. Матильда вечно хочет, чтоб у неё было как у других. Все девчонки наклеили на тетрадки цветочек и эта тоже. И непременно чтоб такой же. Только Тилли сама нарисовала. У них в классе из девчонок только Тилли О’Мелли что-то делает сама. Все мальчишки наклеили гоночные машинки. У него, Северуса, нет денег на переводные картинки, но если б даже и были. Он не хочет машинку. Он предпочитает нарисовать что-то свое на каждой тетрадке. Зато он точно знает, по какому предмету тетрадь.

- Здравствуй, Снейп.

- Здравствуй.

Это не ей, это чтобы Бренду не расстраивать. А Матильда дура. Дура, дура, дура! Дура. Теперь книжку не досмотреть. Сейчас, наверное, миссис Квикпенни с работы придет. Он боком сползает со стула.

- Я пойду, наверное.

- Когда тебя ждать?

- Чего?

- Ты же и полкниги не просмотрел. Я видела. Когда ты придешь досматривать?

- А можно?

- Разумеется. Только условимся сразу, чтоб я была дома.

- А можно завтра?

- Естественно. Во сколько тебе удобно?

- Можно до обеда? Я потом пойду к Миллеру.

- Договорились. Да, если не трудно. Ты ведь пойдёшь в лавку вечером?

- Конечно.

- Тогда занеси, пожалуйста, мистеру Миллеру полсоверена. Мы не смогли разойтись, у меня не было при себе мелочи.

- Да, хорошо.

В тот момент, когда Бренда давала ему деньги, дверь снова открылась и вошла миссис Квикпенни.

- Мама?! Что вы делаете?!

- Розамунда, когда я приучу вас обеих здороваться при входе в помещение?

- Здравствуйте, мама, так…

- Со мной ты сегодня уже здоровалась. Если ты не заметила, у нас гость.

Её лошадиное лицо приобретает еще более недовольное выражение, и он злорадно думает, что Матильде сейчас влетит. Они обе, и мать, и дочь сперва говорят, а потом думают.

- Матильда! Я же тебе говорила, чтоб ты не смела дружить со Снейпом!

- Но я…

- Никаких но!