Следуя официальной версии, именно в этот момент и происходит перерождение красного командира в лютого врага советской власти. Виноваты в этом эсеры, которые смогли найти и использовать слабости Стауница. У любого человека таковые есть, и наш герой не был исключением. Абсолютно во всех источниках его характеризуют как молодого, красивого, сильного, энергичного и храброго. В общем, классический герой. И как любой герой – не лишен тщеславия. Вопрос лишь в степени этого самого тщеславия. Судя по всему, у Стауница она была превосходная. Наслаивалась она еще на его непостоянство и моментальную смену настроений.
На этом, равно как и на старой как мир любви человека к деньгам, и сыграли коварные враги рабоче-крестьянской власти. А Стауница эта игра увлекла. Адреналина в Смоленске ему явно не хватало, а тут такой шанс поиграть у самого себя на нервах. За первые месяцы 1921 года он минимум три раза нелегально переходил советско-польскую границу, вел задушевные разговоры с польской разведкой, делился секретной информацией, а взамен получил выход на организацию Савинкова. Сам вождь Союза защиты Родины и свободы принимал его и полностью ему доверял. И было чему доверять. Ведь Стауниц не просто польстился на деньги. Он, так сказать, стал идейным бойцом с Советами. И не только приносил полякам ценные данные о мощи Красной армии, но и предлагал Савинкову весьма оригинальные идеи, как извести большевизм под корень. Одну из его смелых идей даже стали воплощать в жизнь. Она и сейчас поражает воображение, а уж по тем-то временам и подавно: отравить цианистым калием продовольственные склады Красной армии. В одной из варшавских аптек было куплено два килограмма этого препарата, но дальше дело не пошло. Почему? История умалчивает.
Но эта локальная неудача не остановила Стауница. Прошло немного времени – и вот он уже стал фактически лидером всех боевиков Союза защиты Родины и свободы на советской территории. Правда, террористической деятельностью он лично не занимался. Ограничивался исключительно распространением газет, листовок и программы савинковской организации, которые ему доставляли из Польши. Интересно, что в этот же момент он получил повышение по своей основной службе. Его сделали начальником укрепрайона Минска. И этот факт говорит прежде всего о том, что Стауниц уже тогда работал на ГПУ. Ну не могли на такую ответственную должность поставить непроверенного человека!
Стауница многие считали одним из самых видных савинковцев. Еще бы: вождь лично благоволил ему и даже позволил принять участие в разработке программы Союза защиты Родины и свободы. Скажем, Павловскому такой чести оказано не было, хотя Савинков постоянно говорил, что полковник – самый близкий и верный человек. А вот появившийся из ниоткуда Стауниц, не участвовавший в массовых убийствах коммунистов, а, напротив, служивший в Красной армии, некоторые свои соображения внес в основной документ организации. Более того, он даже был кооптирован под фамилией Селянинов для участия в учредительном съезде союза в Варшаве. Съезд состоялся и прошел с успехом. Речи Савинкова публиковали многие эмигрантские газеты. Вот только Селянинов не произносил громких речей. 26 мая 1921 года он был арестован в Минске Государственным политическим управлением.
Узнав об аресте верного соратника, Савинков впал в ярость. Он словно чувствовал, что это будет иметь фатальные последствия для его организации. Полковнику Павловскому было поручено подготовить группу боевиков, чтобы совершить налет на тюрьму и отбить Стауница. Но было уже поздно. В тот самый момент он уже активно давал показания, ничего не скрывая. Обличал руководителей и рядовых членов Союза защиты Родины и свободы, коварство польского правительства и подлые замыслы разведки. Данные Стауница были немедленно использованы ГПУ. Нарком иностранных дел Чичерин составил гневную ноту протеста польскому кабинету министров.
Тюремная баланда и постоянные допросы Стауницу категорически не нравились. Сравнивая их с нелегальными переходами границы, он находил свое нынешние бытие скучным, омерзительным и недостойным его. Он решил вырваться на свободу любой ценой. После одного из допросов, которые больше походили на светские беседы, Стауниц, переведенный к тому моменту на Лубянку, взялся за письмо товарищу Менжинскому: