Вервольф не стал садиться за стол и теперь стоял, опершись спиной о раму двери между кухней и столовой.
Массивный. Контрастно-темный на фоне светлых стен кухни. Расслабленно-небрежный. Кофейная тара казалась игрушечной в крупных руках, и вызывающая белизна чашки и блюдца подчеркивала ссадины на сбитых костяшках.
Где это он так?..
Ну на минуту оставить нельзя!
Мир звенел и кружился.
И не то, чтобы у меня и впрямь кружилась голова — не так уж много мы и выпили, право слово. Просто усталость после тяжелого дня и остаток хмеля порождали это иррациональное ощущение, с которым мне и будучи абсолютно трезвой доводилось сталкиваться: много работы, мало сна, прием пищи от случая к случаю — и готово.
Опять Мара, самовольно назначившая себя моей кухаркой и регулярно приезжающая из дома родителей ко мне на квартиру (где бы оная квартира ни была), будет отчитывать, что я не забочусь о себе и не берегу сердец своих почтенных маменьки и папеньки...
Я тяжело вздохнула.
Ноги гудели, и в глаза словно песка насыпали, и запах духов, которыми я пыталась досадить волку, привязался и назойливо мерещился, раздражал.
Я торопливо сделала глоток, и ароматный горячий напиток смыл фантомное ощущение.
Капитан, добрая душа, кофе варил такой, что от него взбодрились бы все три огромных городских кладбища — что уж говорить об одном-единственном, не слишком крупном, эксперте?
— Как прошел ваш визит? — спросил волк, словно услышав, что я о нем подумала.
— Не так удачно, как мне бы хотелось, — призналась я, и сделала еще один глоток. — Я приехала, мы посидели, и поболтали, и я вскользь упомянула о медальоне — и она мне соврала.
— Так что… — закончив вольный пересказ, я состроила серьезную мину и перешла на сухой тон казенных формулировок. — Исходя из показаний артефакта, официально зарегистрированного Гильдией артефакторов как полноценно действующий детектор, можно утверждать, что супруге Николаса Корвина было известно как о существовании секретного отделения в их с мужем домашнем сейфе, так и о его содержимом…
Возможно, я и поэтому позволила себе вина несколько больше уместного. Признавать, что капитан оказался прав, было неприятно — даже мысленно и даже перед самой собой.
К чести вервольфа, он воздержался от «я же говорил!». Так и стоял, ссутулившись, баюкал в смуглых ладонях белую керамику, поставив одну ступню на другую.
Меня было кольнуло угрызение совести, что я заставляю его стоять, но я отмела эту мысль, как пьяную, случайно забредшую в мой трезвеющий мозг.
Право слово, чем бы я могла помешать капитану устроиться сидя?!
Тот случай, с выдернутым из-под него стулом, на квартире у невесты Шантея, со сработавшей маской кваккиутль, оставляем за скобками, как недостойный упоминания. И вообще, сейчас совершенно другая ситуация!
— А как прошел ваш визит?
Вервольф удивленно приподнял брови, не поняв вопроса, и я неопределенно покрутила в воздухе рукой.
— Очевидно, у вас тоже был насыщенный вечер…
Взгляд вервольфа на миг полыхнул яростным сытым довольством, жутковатым удовлетворением, от которого у меня спина покрылась мурашками.
— Вашими молитвами, мастер.
— Всегда рада стараться, — пробормотала я в ответ на эту внезапную благодарность.
Я-то, положим, действительно рада стараться — но на эффект, будем честны, рассчитывала несколько иной.
Да и сомневалась я, что это и впрямь была благодарность…