Операция выбор Ы!

«Только бы не начали произносить речи» — думал я, опустив голову. Среди присутствующих мы с Галей заметили людей, способных пойти на это, соблазненные телекамерой, которая вместе с оператором и журналистом жалась чуть поодаль от места событий. «Принесла нелегкая» — шепнула мне Галя на ухо, стрельнув глазами в сторону телевизионщиков. Я узнал ребят с «19»-го канала. Сегодня в их студии открывался новый предвыборный сезон. Возобновлялся показ памятной передачи «Операция выбор „Ы“». Мы с Шефом должны будем там присутствовать после собрания. У меня свело челюсти от предчувствий.

— Если начнут толкать речи — уйду, — прошипел я сквозь зубы. Галя понимающе кивнула. Я не видел Ритку за плотной стеной спин, хотел подойти, найти ее, но не стал этого делать — было не ловко продираться сквозь людскую массу, толкаться и объясняться.

…И Тебе славу возсылаем Отцу и Сыну и Святому Духу…

Внезапно, перекрывая голос священника, заревел двигатель экскаватора, стоявшего метрах в тридцати от нас, громыхнули железные суставы и, вонзился ковш в грунт, загребая глинозем — работники кладбища, видимо, закончив перерыв, принялись за производство новых могил, на следующий день. От неожиданности все пригнули головы, а я, подчиняясь рефлекторному порыву, кинулся к престарелому могильщику в телогрейке, который стоял с лопатой возле работающего экскаватора.

— Заглуши двигатель, — протянул я ему несколько купюр, попавшихся в кармане джинсов, — быстро. Не мешайте, будьте людьми.

Он схватил деньги рукой в грязной тряпичной перчатке китайского производства.

— Нам сегодня целый ряд пройти, задание у нас… Мы что… Мы понимаем… Но начальник…

— Быстро заглушите двигатель. Потом продолжите.

— Подождем, подождем, — он постучал в дверь кабины, помахал рукой водителю и, машина затихла, — шабаш, Коля, человек попросил подождать…

Напев священника сменился уверенным, хорошо поставленным голосом человека в дорогом черном пальто и значком депутата на воротнике. Оператор прильнул к камере, а журналист-девушка приблизилась с ярким синим микрофоном к месту событий, аккуратно расправляя шнур по земле.

Стараясь, чтобы звук траурной речи не проник мне в голову, я попросил знакомого парня из штаба, которого увидел среди пришедших на похороны, довезти Галю домой после церемонии, развернулся и пошел к воротам один, по дороге закурил, ненавидя людей, которые отобрали у моего друга право уйти без телевидения, вечерних выпусков новостей и скорбных морд, меняющих траурные венки на голоса избирателей.

Кто придумал эти жуткие кладбища в полях, экскаваторы, мутных пьяных рабочих, депутатов в черных пальто, глину, превращающую трагическое в отвратительное, цепочки ям, приготовленных про запас, журналистов с синими микрофонами, трусливых друзей, боящихся посмотреть на гроб и убегающих с церемонии? Я бежал, бежал, бежал. Не хочу иметь ничего общего с этим, не хочу иметь ничего общего с собой, выступающим на партсобрании, выступающим вечером на телевидении, цепляющимся за возможных убийц своего друга, ждущим от них повышения по службе. Я же все знаю, это они. Нечего себя обманывать, мир не сохранишь. Во всяком случае — один из миров должен рухнуть.

— Люся, я не могу, я ушел, — одышка обрывала слова, ноги еле поднимали тяжелые от грязи ботинки.

— Приезжай домой, — Люся хлюпала носом в трубку телефона, — похоронили?

— Нет еще. Я не смог. Они начали выступать. Перед камерами. Я не подошел посмотреть на Саню. Не смог. Люся, я не могу. Меня сейчас разорвет. Цирк, цирк, долбанный цирк… Эти макаки еще и рекламируются на кладбище.

— Быстро домой. Я ванну наберу. Полежишь, расслабишься.

— Еще собрание. Потом прямой эфир. Как это можно — в один день? Что им нужно?

— Пожалуйста, приезжай домой скорее.

— Я еду, еду. Скоро буду.

— Только осторожней за рулем, не гони.

— Хорошо, любимая. Набирай ванну. Я быстро, но осторожно…

* * *