Операция «Жизнь» продолжается…

Согласно нашему мониторингу, на территории Чечни с середины 2000 года убито 3150 человек. Только в этом году нами зафиксировано 90 убийств, из них 43 — убиты мирные жители <…> Респондент, 1968 г.р., приехал в Грозный к своей сестре. Возле консервного завода его задержали российские солдаты. Ничего не объясняя, избили. Двое суток находился в помещении консервного завода, затем его доставили в Моздок. В машине перевозили 63 человека. По дороге двое задохнулись, а шестерых расстреляли тут же, в машине. Так мертвецы и ехали вместе с остальными до Моздока. Били на протяжении всего пути».

На протяжении века «мальсаговский» ген свободы, вольнодумства, гордости вытравлялся из населения. «Мальсаговых» массово истребляли, гнали из страны и, в конце концов, выгнали. Такого генофонда практически не осталось. «Если из Франции уедет восемьдесят человек…» Вместо гена свободы нам был привит ген жестокости и покорности. Даже не так, не привит — мы сами закатали рукав, поработали кулаком и подставили руку под эту прививку. Время закольцовывается. Поворотный круг, который страна вроде бы крутанула в девяносто первом, снова стал на свое законное место.

А значит, если у нас сейчас «красный террор» двадцатых, то впереди нас неизбежно ждет тридцать седьмой.

Встань и лети

Конечно, это все правильно. И то, что их осталось очень немного — всего девятьсот человек. И то, что эти девять сотен власть обязана носить на руках. Ведь Звезды Героев им давали не просто так — они совершали действительно подвиги. Это верно.

Как верно и то, что сегодня эти лучшие люди страны оказались в вакууме — они не нужны своему государству. Их фантомные боли ничто по сравнению с болью души. Но их не слышат те, у кого уже нет этой души и нет уже этих душевных фантомных болей. Потому что голодающие Герои — это для страны уже край, дальше некуда.

Все это правильно. Так и есть.

Но написать мне хочется о другом. О человеке.

Каждый журналист знает — разговор на больные темы живет час-полтора, затем «провисает». На большее эмоционального заряда попросту не хватает, воспоминания сжигают рассказчика и слушателя, как слишком сильный ток слишком тонкий провод. Это сигнал — пора закругляться. Дальше говорить бессымсленно.

С Героем Советского Союза полковником в отставке Валерием Бурковым мы говорили много дольше. Может быть потому, что его история потрясающе интересна, и её попросту невозможно вместить в рамки одной жизни.

А может быть потому, что рассказывает он легко, без боли. Иронизирует над собой и часто улыбается. Любимая его фраза — «я ни о чем не жалею». Хотя и говорим мы о войне. О том, как его ранило.

Главенствующую высоту заняли по всем правилам, как положено. Обошли с тыла и посыпались духам на головы как снег. Те и понять ничего не успели, побежали сразу. Даже и не пробовали сопротивляться.

Кто-то уже лупил вдогонку уходящим духами из их же ДШК, кто-то переустанавливал пулеметы, вертушки обрабатывали НУРСами камни перед позициями… Все произошло быстро, по науке.

Когда отгрохотало, стали осматриваться. Бурков заметил неподалеку грот. И как-то его потянуло его туда узнать — почему грот? Зачем?

— Подхожу: ё-мое, пулемет! ДШК! Ленты лежат, гранаты. Я уже был с опытом, посмотрел — нет, нигде не заминировано, растяжек нет. Да и мы так шустро прибежали, что они просто не успели бы заминировать. И я залез туда. Шикарная бойница: и в долину и по вертушкам бить — милое дело. Как на ладони. Беру несколько лент, гранаты, вылезаю: «Мужики, трофеи». Положил их на камень, поворачиваюсь налево, делаю шаг и…

Взрыв он услышал словно со стороны. Первая мысль: блин, кто-то подорвался. И вторая: черта лысого — «кто-то»! Это я…