ОПЕРЕТТА

«Я не оспариваю изобретательности показанной вещи; я свидетельствую, что она довольна забавна, но только в пределах относительной терпимости. То, что в ней абсолютно шокирует, — это несколько куплетов, сделанных, впрочем, довольно искусно, причем все за ними подразумевающееся раскрыто достаточно рельефно очень красивой девушкой, обладающей дарованием, соответствующим стилю автора и наглядно расшифровывающим его намерения. Квалифицировать эти куплеты как порнографию — это значило бы сказать очень грубое слово и исходить с позиций излишне педантической морали. Правильней будет признать, что они относятся к эротическому жанру в его наиболее откровенном виде.

«Чтобы защититься от упреков в ложной стыдливости, я должен буду добавить, что меня нисколько не пугает в театре галльский юмор и что мои слова не относятся даже к соленым шуткам, которые я приемлю, но в данном случае я говорю о явных намерениях щекотать чувственность зрителя. Я сомневаюсь в том, чтобы за последние долгие годы приходилось слышать в театре куплеты столь же смелые, как те, на которые я намекаю. Чтобы утешить авторов, я добавлю, что свою задачу они выполнили весьма успешно и что к концу каждого куплета в зале во всех концах слышались нежные бормотания и сладострастные вздохи. При прежнем режиме упрекали Оффенбаха за его оперетты... А теперь на горизонте появляется новый Оффенбах, который, как мне кажется, достаточно далек от прототипа, и он предлагает нам произведения, по сравнению с которыми репертуар Кремье кажется созданным для девичьего пансиона. Итак, приверженцы нового правопорядка, спешите посмотреть «Серебряный кубок», падайте в обморок от куплетов мадам Жюдик и, если вы обладаете вкусом, аплодируйте во всю мадам Пешар, но перестаньте восхвалять ту струю морального оздоровления, которую несет с собой Республика».^[90]

Что же это за оперетта, которая вызвала гражданское возмущение журналиста из «Фигаро»? Ее сюжет мало оригинален, внешне прост и наивен. Действие происходит в Тироле. Судья Рааб обещает выдать свою племянницу Мальду замуж за того, кто одержит победу на состязании певцов. Победу одерживает лучший тирольский певец Мюллер, который и получает руку Мальды. Но Мюллер забыл о том, что в свое время вступил в орден, обязывающий его членов к безбрачию. В день свадьбы ему напоминают об этом, и он, поставленный перед необходимостью решить, какой клятве он должен изменить, нарушить ли ему брачный обет или обет безбрачия, в результате душевного смятения покидает свою жену после венчания. Возмущенная Мальда требует развода. Суд удовлетворяет ее просьбу, но, по тирольскому закону, разводящиеся супруги должны провести ночь перед разводом вместе и наедине в тюремной камере. Сцена в тюрьме, составляющая содержание третьего акта, и является центром спектакля. Смысл ее в том, что Мальда всеми имеющимися в ее распоряжении способами пытается добиться от мужа нарушения обета целомудрия, в чем и преуспевает.

Откровенная эротичность сцены, построенной на соблазнении Мюллера, сопровождается песенками Мальды, переносящими зрителя из театра в современный кафе-концерт, — настолько они откровенно-эротичны по содержанию.

Автор «Серебряного кубка» Леон Вассер (1844—1917) и его либреттисты Жем и Нориак открывают этой опереттой новую страницу в истории жанра. Тирольские напевы, использованные в ней, являются только ширмой, прикрывающей истинные намерения авторов преподнести под видом наивного старомодного водевиля вполне современный непристойный фарс с кафе-шантанной музыкой новой формации. На долю исполнительниц ролей Мальды и Мюллера (травести^[91]) — Жюдики Пешар — выпала задача довести гривуазность ситуаций до предела, подчеркнув ее патриархальной окраской сюжета. Вспоминая об этом произведении, в коем она дебютировала в оперетте, Анна Жюдик, впоследствии знаменитейшая артистка Франции, признавала в своих мемуарах, что текст показался ей «чересчур скабрезным». И приводимая ею беседа с одним из либреттистов прекрасно характеризует изменившееся направление в оперетте:

«Видите ли, милая Жюдик, мошенники, плуты, шпионы публике уже надоели. Вот я и попробовал взяться за другое».^[92]

Так объясняли новые деятели опереточного жанра свой прямолинейный уход от пародии и сатиры в сторону альковного фарса.