Опергруппа, на выезд!

Тридцать три года отдал он своей тяжелой работе, с восемнадцатого по пятьдесят первый. И никогда не забывал их — они приходили к нему на память средь бела дня, они будили его по ночам. Рассказывал немного с грустью: «Проснешься, начинаешь думать. Надо было бы тогда вот с этого свидетеля выходить на преступника. А ты, Орловский, кругами петлял. Вот ушло время, вот и натворил налетчик лишних хлопот. Ах, черт. Заволнуешься, встанешь, бродишь по квартире, ругаешься, переживаешь, точно ты там где-то, в двадцатых годах, в погоне за Савкой Филином»…

В одну из последних встреч он мне признался:

— Трудновато бывает, что там говорить. Иду иногда по улице и чувствую — сейчас упаду. Вцеплюсь в дерево или в решетку ограды и головой верчу по номерам домов, по вывескам. Показываю, будто дом ищу нужный. Это чтобы прохожие не видели, как слаб стал Орловский.

…Вскоре его не стало. В том письме на вопрос, что дала вам работа в милиции, он ответил:

«Можно ответить очень коротко — все, что нужно человеку в жизни. Работая в милиции, я значительно расширил свой кругозор, пополнил образование. В 1919 году я окончил в Москве курсы работников уголовного розыска. В 1934 году там же курсы усовершенствования высшего начсостава. Кроме того, заочно учился в Свердловском университете…»

В завершение написанного мною о Константине Ивановиче Орловском мне хотелось бы сказать вот что. Иногда ко мне, как автору двух книг «Уроки агенту розыска» и «Выявить и задержать», обращаются читатели, понятно, читатели пожилого уже возраста с вопросом: «Не есть ли главный герой этих книг Костя Пахомов бывший агент Ярославского губрозыска Константин Иванович Орловский?» Отвечу: в повестях много из того, что рассказал мне при встречах Константин Иванович, но образ Кости Пахомова — образ собирательный. В нем немало штрихов от Константина Ивановича, но есть штрихи и от биографий других бывших агентов Ярославского губрозыска. Следовать строго путем одной жизненной биографии — сильно стеснило бы меня, как литератора, в определенные рамки. А во-вторых, сам Константин Иванович просил меня не писать только о нем. «Мы все сообща делали одно общее дело, — любил говорить он, — и потому писать надо обо всех: и о тех, кто живет сейчас, и о тех, кого уже нет среди нас, а, главное, может быть, о тех, кто погиб на заре зарождения нашей славной советской милиции».

А. Ваняшова Золото и картечь

В тридцать пятом июль пришел с грозами, дождями. Размесил все дороги. Из Закобякина в Любим, на совещание, участковый инспектор Михаил Георгиевич Михеев ехал верхом, не торопясь. Майка, легкая, длинноногая, серая в яблоках лошадь — все сорок пять километров месила грязь. Да и сосунок ее донимал — двухнедельный рыжий жеребенок, шустрый и игривый, потом сомлевший, он то и дело тыкался в материнский бок, мешал…

Когда к началу совещания Михеев вошел в зал и сел у окна, усталость его была незаметна. Михеев был сильным, выносливым, молодым. Сидит, корпус прям — так сидят прошедшие военную выучку люди, слушает, пишет что-то в блокнот, разложенный на планшетке. А потом уставится в дождевые разводы на оконном стекле, взъерошит темно-русые волосы, будто увидит и вот-вот найдет что-то ускользающее от него, как эти дождевые ручейки.

— Опять про церковную утварь задачу решаешь? — толкнув его в бок, спросил Леонид Румянцев, участковый Шильпуховского участка, — Пречистенскую церковь совсем раздели. Дерзко работают. И концы ловко прячут. А может, как в Нагорском, уже и ниточка тянется?

Михеев приложил палец к губам, дескать, совещание идет. Но вопрос вывел его из задумчивости. Он медленно рисовал в блокноте странные физиономии с глазами-щелками, фигурки, разбегающиеся от милицейского свистка… За длинную дорогу еще не все передумал.

Шла массовая коллективизация, и то тут, то там показывали свое злобное лицо враги колхозов — кулаки или замаскированные недобитки контрреволюционной своры Савинкова и «зеленых» банд Озерова. Хватало и любителей чужого добра, грабителей, убийц.