Опять Киселев

— Болтают без толку. А я не знаю, не скажу, который беднее, который богаче. Мне все едино. В старом дому живет Анатолий Яковлевич, он бездетный. В новом — Павел Яковлевич, у него детей двое — Лена и Виктор. Я Анатолия и Павла мальчишками вот этакими помню. Павел — добрая душа, Анатолий — завистник. С родным братом родительского дома не поделил. Павел судиться не стал, построил себе другой, за свои кровные денежки… — Тетя Луша раскипятилась: — Так ты скажи родному брату спасибо! Нет, от Анатолия не дождешься! Одной матери дети, а разные. Лена с моими девчонками дружит, как-то слышу, говорит: «Дядя Толя Сашу хвалит, а отец ни в какую, не согласен…» Я и подумала про себя: Анатолий нарочно Сашу хвалит, чтобы Павлу насолить, Лену с отцом поссорить…

«Нет, значит, мира за прекрасным новым забором, — думал Володя. — Кипят страсти. И тетя Луша вряд ли выступает как беспристрастный свидетель. Уж я-то свой Посад знаю. Сложнейшая система симпатий и антипатий, родства, вражды, давних счетов и новых распрей…»

Больница начала просыпаться. По всем этажам пролетел легкий трепет, как в лесу, когда приближается гроза. Володя понял, что идет Галина Ивановна, главный врач. Прекрасно! Сейчас он отправится к ней, попросит ее сообщить в милицию данные о Горелове.

«Моя миссия на этом заканчивается», — сказал себе Володя. Твердо и неумолимо.

III

В половине девятого нашелся «Запорожец» зубного техника Галкина. Машина была брошена на шоссе, ведущем к магистрали Москва — Ленинград, в кустах неподалеку от автобусной остановки. Возможно, что похититель — или похитители — уехал автобусом или в Путятин, или в поселок леспромхоза. Шансов, что кто-то обратил на него — или на них — внимание, очень мало. Сезонники леспромхоза народ с бору по сосенке, друг друга толком не знают.

«Запорожец» оказался в полной исправности, у Галкина ничего не пропало, да там и пропадать нечему — хлам и старье. Осмотр машины ничего примечательного не дал. Найдена записная книжка Галкина, в которой он ведет строгий учет километража и горючего. Судя по записям Галкина, похититель — или похитители — проехал только расстояние от дома Галкина до места происшествия на Фабричной, а оттуда до того места на шоссе, где машину оставили, не потрудившись хоть как-то замаскировать в кустах, а на самом виду.

— Думаю, что угнали из озорства, — сказал в заключение Фомину инспектор ГАИ. — Не более того.

— Я тоже так считаю, — заявил Фомин. Как он и предвидел, начальство поручило ему расследование случая, происшедшего ночью. — Не стоит валить происшествие на Фабричной и угон «Запорожца» в одну кучу! — И добавил скороговоркой: — В сводку я записал отдельно, хотя связь тут возможна.

Сдав дежурство, Фомин отправился по адресу, продиктованному Галиной Ивановной. Дом № 36 на Пушкинской улице представлял из себя городскую достопримечательность. Первый этаж и полуподвал — кирпич, старинная русская кладка. Второй этаж — великолепный сруб и деревянные кружева. В обоих этажах — уйма жильцов. Они осаждали горсовет жалобами на ветхость дома, требовали сноса, рассчитывая перебраться в микрорайон, в новые дома со всеми удобствами. Но городская интеллигенция во главе с директором музея Ольгой Порфирьевной встала на защиту ценнейшего памятника русского провинциального зодчества XIX века. Хотя денег на реставрацию у горсовета пока не было и в ближайшее время не предвиделось, дом, к общему негодованию жильцов, решили сохранить и отныне запретили портить исторический облик строения обыкновенным ремонтом.

Если бы Фомин обладал склонностью Володи Киселева к тонким наблюдениям, он бы, свернув под шатровые ворота — тоже являющиеся шедевром архитектуры, — всерьез и надолго призадумался над микромиром дома № 36 с его палисадником, скамеечками, бельевыми веревками и лавочкой напротив ворот, где ежевечерне заседал Пэн-клуб — так у путятинских остряков назывались посиделки пенсионеров.

Но Фомин был Фоминым. Он просто-напросто пересек двор по прямой, спросил у старух, где живут Шменьковы, и ни о чем больше не спрашивал — направился по указанному маршруту: вверх по лестнице на второй этаж, там налево, направо, опять налево — до двери, обитой клеенкой коричневого цвета.

Шменьковы — муж и жена, тихие старички из фабричных служащих, — встретили сотрудника милиции в крайнем расстройстве. Они уже знали про несчастье с квартирантом. Полчаса назад к ним прибежала Лена, его невеста, и обо всем рассказала. Они помогли Лене собрать для Саши, лежащего в больнице, самое необходимое — бритву, мыло, зубную щетку, носовые платки.

Фомин подумал про себя, что Горелову все это вряд ли скоро понадобится, но старичкам не сказал. Пускай остаются в уверенности, что с квартирантом ничего опасного.