Опилки

В голову никому не придёт в настоящее время думать о своих ближайших и недоближайших родственниках хотя бы – подчёркиваю: хотя бы – до десятого колена, как это следовало бы делать в незапамятно-незапятнанные времена. Вспомнил бы сейчас кто и скомпоновал хотя бы три. Даже четвёртое немного запомнилось. Ему эти упражнения в генеалогии как нельзя лучше удавались. Вот это сам он, свежий и молодой росток неизвестного древа из многомиллиардной рощи человечества. Имя его до непозволительности простое и вместе с тем имеет что-то величаво-раскрепощённое: Павел. Все в основном зовут его Пашей, а его любимая форма обращения – Паш. Дальше уже идут его колени: отец Владимир, чаще всего улыбчивый, хоть и немного странный. После его нагоняет дедушка, тоже Владимир (немного банально, соглашусь), человек уже храброго, высокопарно говоря, ума и потрясающей силы воли. А уж совсем отдаляющимся пятном памяти остаётся на асфальте времени прадедушка Антон, о котором, по сути, мало что можно сказать.

Наверно, только то, что он был поляком.

Всех людей, не совсем имеющих даже косвенное отношение к рождению и жизни Паши, было бы бесконечно грешно не упомянуть. А вот добрым или недобрым словом – дело уже немного другое.

Дед Володя и бабушка Маша создали такую наисплочённейшую и уникальнейшую семью, какую только был в состоянии вообразить Паша. Очень запоминающимся выскакивает из чёрного омута, конечно, то, что дед был самым что ни на есть бабником. Дедником. Дедовником: прицепится так прицепится! Здесь уже не стоит упражняться в каком-то выдумывании более смешного названия для ближнего родственника: всё давно сделали сами люди. Осуждать тем более не нужно. Только вот в сознательном возрасте Пашеньке уже было страшно от неизвестности: вокруг могли сновать его неизвестные части пазла: братики, сестрички, тёти, дяди, – но в упор никто из них не заметил бы мальчугана Павлика. Да и зачем? От этого вряд ли родился бы какой-то смысл. Бабушка всегда будет помниться тихой и уравновешенной женщиной, примером терпеливости в воспоминаниях мальчика, юноши, мужчины. Вспомнить хотя бы такую историю.

потому шо ты хозяйка.msi

Бабушка следовала такому правилу: тебе, хозяюшка моя, вызывать мою ревность никоим образом нельзя. Установка деда откладывалась в под/сознании бабы Маши с помощью грубой силы слововбивавших и убеждавших кулаков. Стоило какому-то мужику зайти домой насчёт одного дела, а деревня уже чихнула и будьздоровкнула о том, что Машка, поди, ужо Володьке изменяет. Полуседой и вожделеющий явно не любви вихрь с лающим чувством собственника нёсся в двóру. Хорошо, что тогда ещё Паша даже не планировался ни в каких списках новорождённых, а то его мигом снесло бы в местную прыткую речушку. Вот тогда и поняла ещё раз женщина суровую правду о мужниных изменах и возбранительности потех в отношении своей женской сущности. Хватит, мол, Марька, накрасовалась, получи ишо тумака и смотри за детьми, пока я буду периодически выпивать и побивать тебя, такую многодетную! Иногда ложки и тарелки в лоб запускать.

Вот это была любовь…

построение опьяняющего счастья.accdb

До невозможности больно представлять Паше летящую в лоб тогда уже немолодой женщины тарелку, которую пустила в уфологический пляс авторитарная рука деда. Перечить ему нельзя. Слово было за ним и только, даже если он приходил домой пьяным вусмерть и начинал гонять домочадцев. Какое к чёрту спокойствие? Лучше всего для жены и детей перед сном, в его полушатком понимании, было перемещение из дома под покровом ночи куда придётся. Обычно такое великолепное путешествие сопровождалось слезами и дрожанием из-за стыдливо подбиравшегося на цыпочках холода. Паша и это познает, но позже.

Нельзя сказать, что дед слыл и плохим хозяином. Все механизмы, рождённые от его рук, были налажены до предельности продуманно; каждый знал своё дело и не хотел стать испорченным винтиком, навлекая на себя бескрайний гнев отца. Именно дед Володя построил и крепкий кирпичный дом на берегу плотинного недоморя, который вроде по наследству и мог достаться потом одному из его внуков, но не судьба-судьбинушка. Настоящая база данных. Каждый вложился в эту двухэтажную громадину, любой имел право на кусочек этого нескончаемого Молоха. Однако бабушка и впоследствии вдова, подождав несколько лет, распорядилась иначе: полученные от проданного жилища деньги, вероятно, мысленно скрепили суперклейно детские содранные ногти Пашиных дядей и тёть, восполнили утраты их устрашённых душонок и привели мысли в чудесное спокойствие. Как хорошо, если всем вместе.

в нетесноте и полуобиде.rar