Опилки

Юбилей дяди Миши, мужа той самой несравненной головодержавшей тёти, был смелым событием, на котором втопталось запечатлевание первого воспоминания Паши: группового фотоснимка. Казалось, неважные происшествия становятся важными после. Вертеться бы в этих колёсах времени и заглядывать в чудные уголки своего разума. Папины сильные руки, неуёмная беготня по комнате до этого, много родных людей, подобие счастья – всё это составило лучшую архивацию кусочка жизни. Так и появился где-то след во Вселенной, на котором розовощёкий, удивлённый и спортивноодетый паренёк смотрит в призрачно сияющее будущее с пластмассовым отчеством. Вспышка, взрыв, некинговское сияние – папа-галактика отпускает сыночка-планетку в очередное баловство. Пусть играет, озорник.

Пусть смеётся, переползая от рук папы к рукам мамы. Удивительно, как они вообще нашли время так сочетаться в бесполезной на вид игре? Паша и не думал, что жизнь так же будет его перебрасывать, как баскетбольный мяч, от сияющего улыбкой отца к угрюмой в своей повседневности матери. А пока был только пол, было залитое закатом окно, переливавшиеся уходившими красками предметы быта и легковерно-краткосрочное счастье, панибратски дзынькавший полусмех, частичка радости и тепла от временно спаявшихся, а не спившихся родителей. Бойни ещё, казалось бы, не было в этом кирпичном замке.

И вроде бы сейчас семья не была уже образцово-порказательной.

февральская поездка.txt

Пора бы уж съездить за сестрой спустя примерно пять лет после своего рождения! – подумал Паша. Видимо, по истечении определённого срока в семье должна появиться ещё и девочка, сестрёнка. Мальчик не знал, надо ли её любить. Наверно, надо, раз ей уделяется такое внимание, даже когда её пелёночек ещё и в помине нет. Мысленный блокнотик Пашки фиксировал такое значимое событие в любых неуловимых мелочах. Крыльцо, на котором часто поскальзываешься, выносит сына и отца прочь из дома за хватанием новой души; машина друга папы, дяди Владика, этакого кучера госпожи расцветающей даже зимой Жизни, несёт в лихое пространство.

В изнеженном обстоятельствами блокнотике растут пунктики: дорога, холод, свежее звенящее утро, ветер… Снежинки. Уже упавшие, словно васнецовские древние воины, они только и успевали возрождаться в блеске, притворяясь розовыми, когда всё вокруг было одурявше-синим. Снежок оголтело синеет, соревнуется с небом. Глупый. Запотевшие стёкла мчавшихся жигулей прятали от маленького путешественника всю красоту, на которую была способна зима конца двадцатого столетия. Пути же были ему знакомы своими ямками, которые так, видимо, в Пашкиной жизни и не изменятся в своём ностальгическом упрямстве. Снежиночный ветерок в темноте до сих пор будто хочет внушить Пашке, что его существование – это только обволакивающее покрывало, из-под которого ему никогда не вылезти.

А ведь где-то снега на дорогах навалило высотой с человека – и ничего.

Вот он, последний пунктик. Полуобшарпанная зеленобокая больница, разное множество ступеней, больших одежд, заполонивших родильное отделение, розовая, как сборище снежинок-притворщиц за окном, ленточка его сестрички, а дальше будет что-то важнее.

до отвратительности лживая глава.dll

Как относятся к наивной детской лживости? Наверно, с некоторой до́лей умиления. А некоторые без всяких доле́й могут и нещадно побивать своих отпрысков, надеясь таким образом напрочь отбить и желание врать. Что бы вы делали со своей правдой без наивно-детской лжи? Крики детей кажутся вам неимоверной симфонией, где вы великий композитор? Дирижёрская палочка-плеть взрастит поколение неидиотов и немаменькиных сыночков и дочечек?

Паша не мог, как любой нормальный и вроде бы здоровый ребёнок, не врать. Необходимость заставляла его как обманывать, так и открываться. Второму способствовал отцовский ремень или прут, сорванный собственными руками парнишки для сатрапно-профилактического избиения.

политика открытости местного масштаба

Маленькие шрамы выгоняли прочь из головы Павлика мысли о ремонте часов – их он отремонтировал столько, сколько нашёл.

Лис бы стлелка пасла.