Опилки

Какая-то тренировка олимпийского духа застала его врасплох: новоявленный спортсмен не плошал, самоистязательно бегал на скорость, прыгал в высоту, выдумал свою игру и старательно записывал все результаты, чтоб потом перед самим собой хвастаться. Распаханное поле предоставляло ему возможность состязания наедине. Вполне могло бы случиться так, что всё проблемное завершилось, великого ума не стоит завершить главы всех своих жизней и самокультивироваться. Настал рост многократного чемпиона отрочества.

Вернулись из дальнейших краёв корешки книг-птиц и заполонили его бумажной пылью. Даже изнывая от летней жары в парнике, парень до головной боли любил перечитывать почти всю библиотеку, а библиотекарша в конечном счёте уже не знала, что же предложить такому наглому и беспощадному юному читателю. Наконец спокойствие и тишина, а в ответ им – шорох перелистнувшейся страницы.

Старая жизнь не воображалась, новая давала свои ростки: Пашка начинал становиться верующим. Тут уж неизмеримо-вездесущая бабушка Маша помогла, имея обширный молитвенник и молчаливую ежевечернюю пропаганду всесильности. Сперва неосознанно, почитывая, а после заучив наизусть, парень совершал свой некровавый обряд начинания и завершения дня с помощью таинственных слов, сопровождаемых шёпотом. Что ж, это уже не игра, не развлечение, каковым был фильм в кинотеатре местного пошиба о великом мученике, от которого мальчик заплакал и не понимал, почему ему-то ещё и гвозди в руки забили.

Разве так можно?

крепкая, не сломается.flac

Среднечастотные звуки молотка и игра Построй забор помогли Павлику найти друга. Теперь сам он, словно блоха, скакал к дому Лёшки и зарабатывал бонусики доверия помощью в постройке ограждения. Была ли тут жалость со стороны одноклассника, новоявленному заборостроителю было невдомёк. Асфальтная пыль закруживала его радостью, кругом благоприятно чадили летние цветы, а трава подсказывала крутить педали усиленнее, чтоб отвезти детские журналы Лёшке. Что, только ограждение их и свело?

тук

тук

ТУК

будь тут, тут, тут

И Пашка был, с той самой предельно ненапыщенной наивностью желавшего дружить. Зато и получал всё взамен. Ставший другом Лёшка, оставаясь всегда собой, мог подарить сотни игр, не замутнённых ныне у других интернетом или испорченностью поколения. Так всегда надеялся Павлик.

Дружище, когда-нибудь я сам напишу выдуманную тобой историю о лошади, любившей мороженое.

ругани.daa

Образы вырастают каждый раз, когда появляется или угасает надежда. Даже той же связи с биологической матерью, о которой Пашка часто мысленно повторял, что она дура, дура, дура, чтоб вообще отвлечься от мыслей, не нужно было и в помине. Дурацкая анафема – и всё же. Бесстыдница положения, мать решила взрастить в себе слишком много чувства собственной важности, не приходя ради каких бы то ни было контактов с вроде бы родным сыном. Лишённая большего, чем просто родительских прав, она позволяла себе где-то обронить слова о том, что гордая, что сынку там и так хорошо. Надо только тётю оклеветать попробовать в записке-потуге – да и хватит пока что. Гордости только оставалось просить прощения.

Лучше быть невообразимо пьяной и при своих и чужих детях справлять нужду на улице. Правда?

Рвануться, сбежать, улететь, зарыться, ввалиться во все земли, чтоб не встречаться с ней. Священный страх одолевал, подросток был не в силах даже видеть средоточие вроде как дарительницы ему жизни. Он её не увидит ни в окне, ни в косяке уже родного дома, пусть его даже всепрощающая тётя Аня, ставшая настоящей мамой, по-доброму ругает, желая привить хоть остатки благоразумного тяготения к Виолетте-старшей.

Да вот детородный орган там плавал! Заранее навсегда ненавижу её.

Тётя же не ненавидела свою маму, они просто часто ругались. Бывают же порой такие родные и не уживающиеся в одних стенах близкие, когда друг от друга им не избавиться, да и выглядело бы это дико. Свары носили разные степени, вовсе изредка они прихватывали с собой и физические воздействия. Пашка понял, что не сможет до конца своей жизнёнки терпеть хоть какие-либо крики. Да, бури стихали, родственники опять становились обычными и уравновешенными. Живя долго, люди не могут без ругани, как тут ни верти.