Опилки

Страшнее всего воображался интернат. С такой же силой категоричности, по-дядьтоликовски, Паша стал отказываться от этого средоточия изначально погубленных и пагубных жизней. Что ж, повезло ему в этом плане больше. Летка-то бедная осталась там ещё до поры, а братец её обосновался где-то недалеко. Да и что такого в этом далеко? Временное пристанище. Суррогат. Абсолютно ничего родного или близкого. Дядьваневская тётя Аня только и запомнилась пареньку тем, что, поди, пиструн-то вытирать надо туалетной бумагой после ходьбы по-маленькому. Сказано культурно, аккуратно и без приукрашений. Мальчик только ждал хоть чего-то, что было бы лучше приюта и этого дома, где всё не так и всё не то день за днём. Запах этой квартиры будто въелся в кожу, как солитёр, и ещё не собирался его покидать.

удар.bat

Хорошо ли, когда насилие идёт на пользу? Необычным для Пашки было применение такого приёма, но ничего не попишешь. В интернате нет-нет да нашёлся тот, кто обижал его сестру. Пришла пора расплатиться.

Иди разберись с ним.

Павел надвигается, как самый грозный увалень. Настырный игрок во что-то там ещё и не подозревает ничего. После нескольких незначительных слов птица-рука защищателя вылетает и хлопает по лицу заводилы. Гулко. Пакостно. Нагло. Конечно же, выступают слёзы, да кто постоит за обижателя Летки: он же бездомовец. Минутный порыв утихомирен, Павлик рад вклиниться в монолог безнаказанности, а сестрёнка хоть на крупицу стала счастливее и увидела в нём защитника, к которому ещё издавна грубо рвалась с забора детского садика.

Ох, дёшево же ты за это заплатишь, Пашан.

грубый.ogg

Грубость порой не искоренить. Детский сад прошёл, школа наполовину закончилась, а Пашка часто оставался лишь бессознательным мальчиком-грубияном, в котором уживались тихоня и глупоня.

Грубо оборвалась у Павлика, например, полуспокойная жизнь в доме номер шесть у дяди Вани, стояло на пути пристанище с ещё одним внутренним порядковым, где никакая приставка полу- и не должна была фигурировать. Отчаянно-добренькая тётя Аня, дядьмишевая, попыталась прекратить пареньковое бешеное детское движение по автостраде боли и разочарования, поэтому и приняла в своё мирное жильё. Это уже было не огорчение, которое пахло мороженым из детства, уроненным в каждодневный песок. То был тот самый запах, при котором деньрожденьевские воспоминания всплыли пузырьками газировки, когда Паша понял, что здесь ему предстоит жить. Выдернули, выпутали сорняк и пересадили в почву благоприятнее, что ли.

Изначально диктофонные записи из этого дома стоило бы сжечь – настолько плохо Павлик себя вёл. Портфель и грубые слова летели после повседневно-ласкового вопроса, слёзы тёти падали возле вместилища учебников. Вакханалия не продолжалась бы, Пашку выдворили бы, если бы тётьаня была менее матьтерезной. Всё прощалось неблагополучному, перемалывалось, искорёживалось и выравнивалось постепенно.

Но он же умный и хороший! Я знаю!

немного виноградное.bmp

Со временем, когда тётя забрала к себе Пашку, за Леткой приехал дядя Паша, постоянно взбудораженный и спешивший мужчина из той категории родственников, с которыми не о чем поговорить. Особой грусти не было: сестричке будет гораздо лучше подальше отсюда, за границей ближнего государства, в которое не залезут тентакли вечно пьяной биологической матери. Довольная улыбка отпечаталась на Летко-Пашевой фотографии и влезла в архивы памяти бессовестно и неумолимо. Виноградные лозы надежды оплетали эти две родные души, которым угасаемо предначертано было отдалиться вполне закономерно. Страх и ещё раз страх встретить мать опьянял, конечно, двоих, а вероятность встречи с Виолеттой-старшей была высока отныне только для Павлика, но ужас посильнее испытывала всё же сестрёнка. Это и сыграло свою ролечку.

уехала

уехала

уехала-а-а-а-а-а…

Может, я её бывший брат?

олимпиады его радостей.jar

Уехала его Летка-Ветка. Наверно, навсегда, даже если потом приедет совершенно неожиданно через лет этак десять-двадцать и будет той же, прежней, даже позволив себя обнять. Жизнь, кажется, стала течь размеренно, как разлитая сгущёночка: вроде бы и обидно, что разлилась, но так равномерно всё опоясывается ей на полу, что даже радостно от такого развития событий. Пашка утихомирился, перестал часто моргать, как когда-то на ферме, ни разу не заскучал по прошлости тех лет. Иногда только книги запахом могли возвратить туда. Тот временной период обволокся предгрозовой тёмно-фиолетовой тучей, новое жить успешно оберегало парнишку от нападок чего-то старого. Оставалось наблюдать за муравьями, забывая об остальном.