Читаем Опимия полностью

Оттуда всё время сопровождаемый своими спутниками, пробегая одну за другой все улочки, пересекавшие Эсквилинский район, он посетил все ганеи, все лавки, где продавали питьё и еду в этом грязном и людном районе.

Кантилий искал Агастабала, и чем больше он желал найти его, чем настойчивее спрашивал о нём, тем меньше ему удавалось напасть на его след. К началу ноны (три часа пополудни) Кантилий обежал почти весь Эсквилин и уже почти отчаялся отыскать карфагенянина, когда увидел, как из одной грязной, задымлённой ганеи вышел Агастабал в компании двух других нумидийцев. Едва Кантилий заметил их, он быстро прошептал несколько слов рабу, потом скорым шагом пошёл по следам Агастабала и, оказавшись возле жалкой лавки колбасника, вошёл туда и попросил солёной рыбы.

Вольноотпущенник и другой раб видели, как Кантилий, подмигнув им, вошёл в лавку, и остановились, вступив в оживлённую беседу, видимо, по важным для них вопросам.

Агастабал и два шедших с ним нумидийца бодрым шагом вышли из этой улочки, направляясь к Каринам. Раб, бывший раньше при Кантилии, следовал за ними на небольшом расстоянии, ещё дальше, шагах в тридцати шли отпущенник и второй раб. Кантилий вышел из колбасной со сверкавшим радостью и надеждой взором и пошёл по следам своих людей.

Вскоре три африканца пересекли Карины, спустились к Церолиенской курии, а оттуда, повернув в Африканскую улицу, исчезли в кавпоне Сихея Зубастого, куда сразу же после них вошёл и раб Луция Кантилия, который очень быстро присоединился к своему невольнику вместе с вольноотпущенником и другим рабом.

Кавпона Овдонция Руги в этот час была переполнена, за столами не осталось ни одного свободного места.

Раб, следовавший за Агастабалом и нумидийцами, увидел, как они исчезли за дверцей, ведущей на кухню, и тоже хотел войти туда, но Овдонций Руга крикнул ему, что это кухня и туда могут входить только его самые близкие друзья, а раб пусть убирается в сад, и кивком указал ему место.

Раб, однако, всё время, пока говорил хозяин, уголком глаза следил за Агастабалом и нумидийцами, которые по приставной лестнице один за другим спустились в подвал.

Раб Кантилия, впрочем, сделал вид, что не обратил на это внимания и, поблагодарив хозяина, спустился в сад, в длину и ширину раза в два больше помещения самого трактира, в котором стояли грубо сколоченные столы и тумбы из травертина, на которых нашли себе место те, кто развлекался игрой в кости, наслаждаясь каленским вином Овдонция и одновременно пытаясь заполучить благосклонность фортуны. Из зелени на участке, который Овдонций называл садом, виднелись парочка деревьев да навес из вьющихся растений. Пожалуй, претензии Овдонция включали в себя ещё заросли плюща, крапивы и прочих сорных трав, взбиравшихся даже на ограду и почти полностью прикрывавших её.

В саду расположились две группки плебеев, занятых игрой в кости, каждый бросок которых они сопровождали комментариями, руганью и обильными возлияниями.

Раб Кантилия сел на обломок травертина, стоявший у самого отдалённого от игравших стола, приютившегося в правом внутреннем углу от входившего в сад. Надо сказать, что в глубине сада была ещё маленькая калитка, которая выходила в узенькую параллельную Африканской улочку, которая вела с Эсквилина к Табернольской улице. Раб расположился лицом к калитке, а спиной — к внутренней стене и к месту, из которого хозяин мог бы за ним наблюдать из таверны.

Вскоре подошли отпущенник, другой раб и Кантилий, расположившись вокруг стола, занятого первым рабом.

Луций огляделся и, не увидев трёх африканцев, спросил вполголоса раба:

— Ну, Апроний, куда же они скрылись?

Апроний вкратце рассказал хозяину о том, что видел. Кантилий немного подумал, потом повернулся к отпущеннику и сказал:

— Придётся тебе, мой добрый Мендеций, вернуться вместе с Юлианом внутрь этой кавпоны. Там вы закажете вина и будете пить его маленькими глотками, стоя возле выхода из кухни, чтобы те не сбежали.

— Я исполню любое твоё желание, мой добрый хозяин, — ответил Мендеций Кантилию, сыну своего прежнего хозяина, отпустившего его на свободу, — а если в трактире произойдёт что-либо важное для твоих намерений, я пошлю Юлиана сообщить тебе об этом.

Они вернулись в кавпону и остановились возле стойки Овдонция Руги; Мендеций заказал вина, и, перебрасываясь шутками, они стали его пить.

А Кантилий выложил на стол купленную им рыбу, попросил секстарий вина, хлеб и принялся вместе с Алронием за еду; раб, впрочем, ел с большим аппетитом.

Не прошло и десяти минут, как с улочки в сад вошли два раба, трудившиеся на укладке стен, неся с собой ведро с известью и мастерки, и подошли близко к столу, за которым сидели Луций и Апроний; потом они прошли ещё дальше, к стене, ткнулись в дверцу, полуприкрытую разросшимися травами, и исчезли за ней. Кантилий широко раскрыл глаза при виде этого, да так и остался с остекленевшими зрачками, устремив взгляд в открывшийся проход и глубоко задумавшись.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза