Опимия

Хотя в его душу и закралось подозрение, что бы это мог быть за коридор, Кантилий решил ещё немного подумать о последних событиях. Он рассеянно, отпивая своё каленское, думал об ужасе положения и об опасности, нависшей над Флоронией, а также об угрозе самому существованию родины.

С того самого мгновения, как он услышал о попытке вторжения в храм Весты, в душе его шла мучительная, тяжёлая, ужасная борьба, которая расслабила бы любую волю, сломала бы любое сердце, каким бы крепким и энергичным оно не было.

Он понял, что Агастабал, воодушевлённый новой победой Ганнибала и неудачами Рима, вернулся к своей задумке похитить палладий, и Кантилий, как и всякий римлянин, считал такую возможность фатальной, пагубной для родины; удача в этом деле стала куда более вероятной, с тех пор как настойчивый и хитрый африканец нашёл сообщников для исполнения своих преступных планов.

Разве не мог Агастабал, воспользовавшись тяжелейшей ситуацией, в которой оказался Рим после разгрома под Каннами, и малым количеством вооружённых граждан, разжечь, например, восстание рабов?

При этой мысли, которая не раз уже сверлила мозг Кантилия, но всегда казалась ему слишком страшной, при этой мысли озноб прошиб молодого человека до костей, и Луций решил покончить с Агастабалом любой ценой, воспользовавшись любыми средствами, прибегнув к любому обману, одним словом, избавить Республику от несчастий, которые ей уготовил неистовый мошенник-карфагенянин, но сделать это в тайне, потому что он не мог раскрыть пребывание шпиона претору или понтифику, иначе его Флоронию ждала бы жуткая и неизбежная кончина.

О себе Кантилий не беспокоился; если бы дело было только в нём, он уже год назад раскрыл бы всё магистратам; он был римлянином и, как все римляне той эпохи, Кантилий любил родной город гораздо больше себя самого... но Флорония... Мог ли он пожертвовать жизнью своей несчастной Флоронии?

И Кантилий решил напасть на Агастабала, прихватив себе в помощь двух своих рабов и верного вольноотпущенника Мендеция; карфагенянина надо было убить как можно быстрее, боясь возможных разоблачений, освободить разом и Флоронию от опасности быть погребённой заживо, и родину от ущерба, который мог нанести ей гнусный африканец.

Пока секретарь верховного понтифика погрузился в подобные размышления, в сад прибыли новые посетители и уселись за соседним столом; они пили и разговаривали о давешнем осквернителе храма Весты.

— Ну какой любовник!.. Какой любовник!.. — сказал раздражённым и оскорбительным голосом человек со злым выражением покрасневшего от гнева лица, с красным и шишковатым носом. — Любовник приходил на ночные свидания к своей красотке, простофиля ты эдакий. Если бы он осквернил своей любовью весталку, то не стал бы убивать собак и не пытался бы зарезать маленькую весталку Муссидию.

Это говорил Нумерий, который, не найдя места внутри трактира, уселся вместе со своими дружками Мегеллом и Бибуланом на воздухе, чтобы поглядеть на донышко конгии.

— Значит, верно, что через ограду святилища перебрался не один человек? — спросил добрый Курий Мегелл, который, казалось, не верил в ночное происшествие, настолько оно представлялось ему невероятным и чудовищным.

— Ну да... да... не один. Рабы весталок в один голос утверждают, что в сад пробрались четверо, не считая ещё тех, кто остались в Роще Говорящего вещателя. Налей-ка мне.

— Клянусь всеми небесными богами! — воскликнул Мегелл, наполняя каленским бокал Нумерия. — Мне кажется невозможным столь мерзкое святотатство! И, помолчав с минуту, спросил:

— А вдруг эти проклятые осквернители просто хотели похитить что-нибудь ценное из того, что было в храме?

— Ну... вероятно, не проникают таким вот образом в святое место ради похищения какой-то диадемы, геммы или даже кусочка золота, принесённых в дар Богине, — с язвительной усмешкой ответил Нумерий. И, отхлебнув глоток вина, продолжил: — Один из похитителей, прыгая с садовой ограды в Рощу Говорящего вещателя, сломал себе ногу. Он пытался убежать, но храмовые рабы напали на него и убили. В нём признали раба, а поэтому мне кажется ясным, что напавшие на храм были рабами или другими людьми низкого звания. Они просто хотели ограбить храм.

В этот самый момент ещё два раба с инструментами каменщиков и вёдрами с известью вошли в садовую калитку, а потом исчезли за той же дверью, что и первые каменотёсы.

— О, бессмертные боги! — пробормотал, поднимаясь на ноги, Кантилий, чувствуя, как дрожь пробежала по его телу. — Слишком много каменщиков захотели работать в подвале.

И вдруг голова его закружилась. Он понял, что в этом подвале собираются Агастабал и его сообщники. Он понял, что все собравшиеся там люди замышляют злодеяние против Республики. И наконец он понял, что речь идёт не только о похищении палладия, но и том, чтобы дать из города каким-либо способом знак врагу, который может в любой момент подойти к Риму.