Описание Отечественной войны в 1812 году

С Беннигсеном согласились Дохтуров, Уваров, Коновницын и Ермолов; с Барклаем-де-Толли Граф Остерман и Толь, который предложил, оставя позицию, расположить армию правым крылом к деревне Воробьевой, а левым к новой Калужской дороге, в направлении между деревнями Шатилово и Вороново, и потом, если обстоятельства потребуют, отступить к старой Калужской дороге [298] . Граф Остерман сказал: «Москва не составляет России; наша цель не в одном защищении столицы, но всего Отечества, а для спасения его главный предмет есть сохранение армии». Совещание приходило к концу, когда приехал Раевский. По приказанию Фельдмаршала Ермолов объяснил ему, о чем шло дело. Раевский сказал: «Если позиция отнимает у нас возможность пользоваться всеми нашими силами, если уже решено дать сражение, то выгоднее идти к неприятелю навстречу, чем ожидать его. Это есть лучшее средство расстроить план его атаки, но для подобного предприятия войска наши не довольно привычны к маневрам, и потому мы можем на малое только время замедлить вторжение Наполеона в Москву. Отступление после сражения через столь обширный город довершит расстройство армии. Россия не в Москве, среди сынов она. Следовательно, более всего должно беречь войска. Мое мнение: оставить Москву без сражения, но я говорю как солдат. Князю Михаилу Илларионовичу предоставлено судить, какое влияние в политическом отношении произведет известие о взятии Москвы» [299] . Выслушав различные мнения, Фельдмаршал заключил заседание следующими словами: «С потерей Москвы не потеряна Россия. Первой обязанностью поставляю сохранить армию и сблизиться с теми войсками, которые идут к нам на подкрепление. Самым уступлением Москвы приготовим мы гибель неприятелю. Из Москвы я намерен идти по Рязанской дороге. Знаю, что ответственность обрушится на меня, но жертвую собою для блага Отечества». Сказав, он встал со стула и присовокупил: «Приказываю отступать». Для принятия на себя великой ответственности в потере столицы надобно было иметь более мужества, чем при решении под стенами ее дать сражение. Из всех Русских генералов один Кутузов мог оставить неприятелю Москву, не повергнув Государства в глубокое уныние. Событие тяжело пало на душу Русских, однако, после первого поразительного впечатления, произведенного им на всех вообще, почитали его не малодушием, не опрометчивостью, но неизбежной мерой, потому что так оно было признано Кутузовым, который пользовался неограниченным верованием в его ум и прозорливость. При сем случае неоспоримо вновь подтвердилась истина, что в Отечественной войне Кутузов был сущей необходимостью для России.