Описание Отечественной войны в 1812 году

Сжечь столичный город Империи надлежало иметь Главнокомандующему Москвы Высочайшее повеление. Такого повеления дано не было. Скажут, может быть, что в военные соображения Князя Кутузова входило истребление столицы и что, по званию Главнокомандующего армией, облеченный во власть Императорского Величества, он уполномочил Графа Ростопчина на пожар. Фельдмаршал не давал ему на то никаких приказаний, и не прежде, как по окончании совета в Филях, уведомил его об оставлении Москвы без боя. До какой степени сохранение Москвы озабочивало Князя Кутузова, видно из донесения его Государю, где он говорит, что одной из причин, побудивших его не принять сражения близ Поклонной горы, было опасение, что «в случае неудачи последовало бы кровопролитнейшее разрушение и превращение в пепел самой Москвы» [324] . Остается третье предложение, что Граф Ростопчин самопроизвольно зажег город. Одаренный пылким, отважным духом, он был способен на такой отчаянный поступок; однако же он не привел его в действие. Надежда на сражение, в котором уверяли его, сперва Барклай-де-Толли, от Витебска до Царева Займища, а потом Князь Кутузов, до вечера 1 Сентября, была достаточной причиной к сохранению столицы, дабы не лишить Русскую армию всех источников пособий, какие представлял обильный город, находившийся в тылу ее. До вечера 1 Сентября не могло входить в расчет и было противно выгодам нашим истреблять Москву, а потому не делано было приготовлений к пожару, который не нанес бы вреда и самому неприятелю, ибо не лишил бы его способов помещения и продовольствия. Сжечь Москву вовсе, дотла, было невозможно. Сколь ни великий предположить пожар, но все еще осталось бы довольно казенных зданий и частных домов, где мог поместиться неприятель. Жизненные припасы, находившиеся в Москве, были незначительны. Москва снабжается посредством зимнего пути и весеннего плавания до Сентября, а потом на плотах до зимы. Но война началась в Июне, и Наполеон занял Смоленск 7 Августа. Все подвозы в Москву оттого остановились. Не заботились уже о снабжении припасами города, без защиты, без укреплений, угрожаемого неприятельским вторжением. В течение Августа большая часть муки, бывшей в казенных магазинах и в лавках хлебных продавцов, перепечена в хлебы и сухари. 13 дней сряду, по 600 телег, нагруженных сухарями, крупой и овсом, отправлялись каждое утро к армии, и потому пожаром лишить неприятеля продовольствия не могло входить в соображение, а равно и средств к помещению. Наконец, если бы предположение сжечь Москву и существовало, то даже и в военном отношении было для нас полезнее не приводить его в исполнение и тем удержать Наполеона несколько времени в уцелевшей Москве, не заставляя его, чего также от пожара можно было ожидать, тотчас выступить с пепелища и тем принудить Князя Кутузова к сражению, выгоды коего были тогда на стороне неприятеля, ибо в то время Наполеон превосходил нас силами. Следующие два собственноручных донесения Графа Ростопчина к Государю свидетельствуют, что не он был главным виновником пожара: 1) «Приказание Князя Кутузова везти на Калужскую дорогу провиант было отдано 29 Августа. Это доказывает, что он тогда уже хотел оставить Москву. Я в отчаянии, что он скрывал от меня свое намерение, потому что я, не быв в состоянии удерживать города, сжег бы его и лишил бы Бонапарта славы взять Москву, ограбить ее и потом предать пламени. Я отнял бы у Французов и плод их похода и пепел столицы. Я заставил бы их думать, что они лишились великих сокровищ, и тем доказал бы им, с каким народом они имеют дело» [325] . 2) «До 30 Августа Князь Кутузов писал мне, что он будет сражаться. 1 Сентября, когда я с ним виделся, он то же самое мне говорил, повторяя «И в улицах буду драться». Я оставил его в час пополудни. В 8 часов он прислал мне известное письмо, требуя полицейских офицеров, для препровождения армии из города, оставляемого им, как он говорил, с крайним прискорбием. Если бы он мне сказал это за два дня прежде, то я сжег бы город, отправивши из него жителей» [326] .