Оплаканных не ждут

Воздушная струя рванула его тело и отбросила куда-то в сторону. А эти слова все еще стояли в его ушах. Наконец вращение тела кончилось. Он рванул кольцо парашюта, раздался знакомый шелест, еще раз тело ощутило рывок, и он повис в бездонной темноте беззвездного неба. Только по тому, как покачивало из стороны в сторону его напрягшееся в стропах тело, он понял, что тугая струя ветра несет его под острым углом к далекой, но с каждым мгновением становившейся все ближе земле.

Через некоторое время внизу он вдруг увидел цепочку огней, полудугой впаявшуюся в землю. А дальше они сбивались в плотный сверкающий узел и снова бежали прерывистой цепочкой. Это несомненно было побережье. На мгновение Тагиру показалось, что его несет именно туда, прямо в гущу этих огней. Но потом он понял, что расчет штурмана на ветер был точен. Огни, приближаясь, уходили все дальше и дальше назад. И вот они остались уже совсем далеко гуманным сгустком еле заметных красноватых точек. Навстречу Тагиру шли теперь горы. Заросшие лесом, безлюдные горы. Во всяком случае, под ногами теперь снова была сплошная темнота. Только далеко внизу в противоположную сторону от оставшихся позади огней медленно, но все шире растекалось светлое пятно. Это из-за гор вставал рассвет.

Но пока он придет на ту землю, на которую он сейчас опустится, пройдет еще немало времени.

Где-то в воздухе сейчас находится и Сергей. Он должен был оставить самолет ровно на три минуты позже. Три минуты при такой скорости и высоте, это очень много. Значит, Сергей висит сейчас в небе не менее чем в двух десятках километров от него.

В воздухе было тихо. Тяжелое тело туго натягивало стропы. Шли минуты за минутами. Наконец, он почти ясно услышал под ногами неясный приглушенный шум. Этот звук был знаком ему с детства. Так мог шуметь, пробиваясь сквозь камни, только горный поток. Он весь напрягся, и в этот момент коснулся ногами ветвей. Они податливо расступились, и еще через несколько секунд Тагир упал на бок, на мягкую траву.

Парашют, к удивлению, легко поддался усилиям. Тагир свернул его на ощупь в темноте и лег на мягкую шелковую ткань, с наслаждением вытянув свое тело.

Наконец за столько лет он был на родной земле. Родной? Имел ли он право называть ее так?

Над головой мягко шелестели листья, где-то далеко внизу ровно и глухо шумел горный поток.

Тагир не мог точно определить, где он сейчас находится. Но вполне возможно, что когда-то очень давно, в пору своей молодости, он мог проходить именно по этой земле, мимо этого дерева, под которым сейчас лежал, и мог точно так же вот трогать руками его влажную шероховатую кору. А в той речке, что шумела внизу, мог ловить форель на самодельные, сделанные неумелыми мальчишечьими руками крючки…

Вот тогда все окружающее его и было его собственностью. И его ближайшего друга Джамбота. И всех других, кто жил на этой земле.

Земля пахла перепрелыми листьями и свежей травой. И он вдруг почувствовал, что так может пахнуть только именно эта земля, та, которую он оставил много лет назад. Нигде, никогда за последние два десятка лет он не ощущал подобного запаха.

И ему почему-то захотелось уснуть. Прямо сейчас, на этой траве, вдыхая в себя растревоженные запахи детства.

Пока рассвет придет сюда, пройдет еще не менее двух часов.

Тагир закрыл глаза. И снова закачалась перед ним выжженная солнцем, пробитая пулями земля Керченского перешейка. Снова он шел в расстроенных рядах раненых, еле передвигавших ноги людей. Вода в выдолбленных камнях, из которых пил скот. И одно только слово, которое плыло над колонной — «лос, лос»…

А потом тесный товарный вагон, стоны, прерывистое дыхание и стук колес под ногами. Мертвых выбрасывали на редких остановках, и опять стук колес, и опять стоны.

Лагерь, в который он попал, лежал у самого подножия синих, покрытых дубовыми лесами гор. Издали они напоминали ему родные — Кавказские. Но только издали. На второй день он узнал, что это были Карпаты.

Тех, кто мог работать, гоняли валить деревья. Огромные столетние великаны. Их увозили на какое-то строительство.

Утром и вечером брюквенный суп и сто граммов хлеба, если этот сырой мякиш можно было назвать хлебом. В редких случаях похлебка из внутренностей конины.

Огромная, всегда распахнутая яма-могила для умерших заполнялась быстро. Недавно выкопали одну, через несколько дней уже роют другую.

Тагир был уверен, что не далек и его черед.

А рядом призывно синели горы. Густые леса на их склонах как бы обещали приют и защиту. Но как туда уйти? Как обмануть охрану, преодолеть двойную линию колючей проволоки и главное — как побороть оставшуюся от контузии слабость? Работа отнимала все силы до последней капли.

Тагир уже давно приметил несколько парней из соседних аулов. Кое-кого он знал, кое-кого просто помнил в лицо. Но во время работы трудно было перекинуться словом. Охранники бдительно следили за тем, чтобы никто не отвлекался от дела. А ночью поговорить было совсем невозможно — они находились в разных бараках.